Когда в доме погасили свет, Двусик тоже пошел в свою комнату для прислуги. Перед рассветом он начал засыпать, и тут послышался скрип дверей, мягкие шаги и кто-то начал нашаривать на стене выключатель. Двусик зажмурился.
— Вы их избили, — без выражения сказал низкий голос. — Зачем же вы их избили?
Она постояла, потом обошла пятна сплюнутой крови и присела на край матраца.
— Как ваш нос?
Он почувствовал ее руку, заслонившую на миг свет. Почувствовал тень руки, погладившей его лицо тенью.
— Вы травмировали мою дочь.
Двусик вздрогнул. Он бы никогда не подумал, что та, маленькая, — ее дочь. Он вообще плохо представлял, какими бывают дети.
— Ну ладно, — сказала она после долгого молчания. — Поправляйтесь.
Через секунду она стала подниматься, но он схватил ее за руку. Женщина вскрикнула, вырвалась и вскочила. Двусик сел. Испуганный, он смотрел, как женщина машет в воздухе рукой, как держит ее на весу, дует на нее, гладит. Потом она показала. На бледной коже, чуть выше запястья, хорошо виднелась царапина — небольшой косой росчерк ранки с уже проступающими бисеринками крови. Двусик вытащил из-за спины руку и медленно развернул ладонь. Он вновь попытался сдернуть стальное кольцо с отростком, и опять ничего не получалось.
— Оставьте, — сказала женщина.
Она приложила к своей подсыхающей ранке розовый носовой платочек и успокаивающе улыбнулась. Потом оглянулась и задержала взгляд на дверях. Он сидел перед ней, запрокинув голову, сдавленно шмыгал носом и смотрел снизу вверх. Он впервые имел возможность рассмотреть ее полностью. На ней была длинная вязаная кофта на молнии и с большими накладными карманами. Он скосил глаза ниже, однако женщина вдруг нахмурилась, скомкала свой платочек, сунула пораненную руку в карман и достала оттуда тонкую книжицу.
— Знаете, — заговорила она, и ее грудной низкий голос сделался вдруг очень тонким и сухим до першения. — Это мои стихи. Это вам. Ну, короче, на почитать и память. — И она грубо хохотнула: — Тут подписано.
С удареньем на “мять”.
— Вы же видите, вот написано “Ушла на 15 минут”! — Продавщица киоска выглянула в окошечко и неприязненно посмотрела на Павла. — Домой уж сбегать нельзя!
Павел остановился в райцентре, чтобы купить себе пива. Пару бутылок. На вечер. Он никуда не спешил. Благо что эти петляющие улочки провинциального городка притормаживали не хуже, чем московские пробки. Тому он был даже рад — не хотел приезжать слишком рано. Очень хорошо знал: будет он спешить или нет, все равно Машины проблемы уже полностью разрешились одним фактом того, что он едет. И он просто ехал по городу с положенной скоростью тридцать километров в час, на чем настаивали дорожные знаки, а разбитая проезжая часть их в этом поддерживала. Он плавно переваливал через “лежачих полицейских”, которые городские власти почему-то представляли исключительно в виде широких и высоких горбов, на каждый из которых уходило, наверное, по две машины асфальта. Прямо за одним из горбов он увидел киоск и позволил машине остановиться самой.
Вытаскивая через окошечко одну за другой две бутыли пива, Павел увидел за стеклом хорошо знакомые сигареты и тоже взял пачку. Его устраивало то замедление времени, которое с некоторых пор он отводил на досужие размышления, — закурить или нет.
К повороту на Зубцово Павел подъезжал уже в сумерках, включив ближний свет. Идущая навстречу машина дважды переморгнулась дальним, предупреждая о гаишной засаде, но Павел и так не гнал. Длинный прямой участок отлично просматривался с возвышения впереди, и там же, за подъемом, на спуске, был его поворот.
Гаишники разбирались с аварией. Трактор, выезжавший оттуда, куда надо было Павлу, очевидно, не уступил дорогу, не пропустил иномарку. Та влетела между трактором и телегой. Людей уже увезли, одинокий гаишник с жезлом ходил взад-вперед, регулируя очередность проезда нечастых встречных машин. Павел остановился. Въезд на его дорогу был полностью заблокирован. Колхозной древности самосвал с дощатыми надстроенными бортами силился растащить хаотичную сцепку — трактора, телеги и некогда плоской спортивной машины.
Павел взял сигареты и пошел посмотреть. Потом присоединился к группе людей, стоящих возле одной из машин. Водитель в форме военного, капитан, из ракетчиков с лесной точки ПВО, сидел на сиденье боком, поставив на землю ногу. Павел попросил огонька. У стоящих не оказалось, а капитан посмотрел на Павла и утопил свой прикуриватель.
— Что с людьми?.. — спросил Павел.
— Выковыряли тут... — ответил один из стоящих. — Одного вроде насмерть. Если бы под телегу, обоим бы хана точно.
— Да и женщине не жить, точно, — сказал его спутник.
Капитан подал раскаленный прикуриватель, но пока Павел возился с открыванием пачки, спиралька быстро остыла. Павел вернул прикуриватель и сунул сигареты в карман.
— А что тракторист?
— А что тракторист. Говорят, не видел из-за борщевика.
Павел посмотрел на заросли борщевика вдоль дороги, потом на кабину трактора.
— Кабина же высоко, — сказал он.
— Кому высоко, а кто-то слишком низко летает.
Никто, однако, не усмехнулся. Они немного поговорили о тех, кто ездит на машинах за миллион, и про борщевик, который дорожники обязаны были скашивать.
