Новолунье - [8]

— Сглазил!..

Девки подхватили:

— Домовой сглазил!.. Испортил!..

Врассыпную кинулись по домам все, кто был в эту ночь в дедовой избе, и еще долго по деревне летели перехваченные ужасом девичьи голоса:

— Домовой Симку испортил...

Деревня разом пробудилась, в окнах замелькали огоньки, из двора во двор зашмыгали тени.

Днем, когда утренний переполох улегся, по улице, ныряя в сугробах, с визгом полозьев пронеслась бригадная кошевка. Под дугой взбренькивали шаркунцы-колокольчики, в гриве развевались ленты... Стало известно: Гришка Шкицкий поехал Симку сватать. Он ее сватал несколько раз, но всегда получал отказ. В этот день согласие было дано не мешкая. И тут все стали бить себя по лбу ладонями — обычный жест человека, решившего наконец неразрешимую загадку:

— Да ведь домовой-то — это Гришка Шкицкий.

— Верно, кум! Доха-то у Гришки Черта собачья. Завернись в такую — и никакая душа в потемках не отличит от домового.

— Вот учудил так учудил. Ну, герой! Одно слово — Черт.

— Теперь Симке назад ходу нет: плачь, а иди замуж.

Через год «нагадала» себе счастье сестра моей матери — Евгения. В такую же морозную светлую ночь пошла к проруби (избушку Богатыревых минувшей весной смыло). Но только она спустилась под яр, как недалеко за островом громко всхрапнула лошадь, и тут же разнесся по реке окрик ездока:

— Но-о, милая-я!

Евгения вернулась в избу. Идти к проруби не имело смысла, так как всхрап лошади и голос чужого человека вспугнули водяного, и он теперь не покажется до следующей полночи. Девчонки радостно высыпали на крыльцо.

— К добру, Енька! К добру!

— Встретиться с проезжим на святках — к дороге. Жди! Не сегодня-завтра увезет тебя кто-нибудь.

— Счастливая...

А надо сказать, что как ни радостна любой девчонке мысль о замужестве, но настоящая радость обычно бывала в том редком случае, когда вдруг появлялся жених со стороны. Почему-то считалось, что где-то там, за увалами, за таежными лесами... и жить интереснее, и женихи там лучше. И чем дальше село, куда уходила девка, тем больше ей завидовали. Когда же случалось, что наши девки попадали невестами в город, в Минусинск или Абакан, то это было таким событием, о котором с умилением вспоминали лет двадцать. По два, по три дня гуляла деревня, празднуя, например, приезд в гости к Тебеньчихе ее сестры Параньки. Паранька вышла замуж в Абакан, и ее очень долго считали «городской невестой». Если приезжал кто-нибудь из области — какой-нибудь уполномоченный, агент по страхованию или газетчик, — его обязательно спрашивали:

— Вы, случайно, не знакомы с Паранькой Тебеньковой? Нашенская замуж к вам вышла.

— Да что-то не припомню, — говорил приезжий.

— Ну как же, живете в одном городе и не знаете. Должны бы знать. Она проводником на железной дороге. В поезде Абакан — Красноярск ездит.

Вот потому-то так обрадовались девки проезжему человеку — примета верная! Не зря же человек тащился в такую глухую пору?.. Проезжий действительно мимо не проехал, а остановился под яром и, увидев утром на берегу людей, крикнул весело:

— Эй, девки! Это та самая деревня, которую мне надо?

Кланька Побегаева, самая молодая и задорная, ответила:

— А тебе какую надо?

— А я и сам не знаю какую...

— А ты не врешь?

— Нет, девки, не вру. Мне надо ту деревню, где Чугунековы живут.

Кланька не унимается:

— А зачем тебе Чугунековы?! А Побегаевых не надо?

— Нет, девки, Побегаевых не надо. Надо Чугунековых.

— Вот и дурень: у Чугунековых одна невеста, а у Побегаевых две.

Проезжий тем временем на яр взобрался, подпирая лошадь плечом в бок, и оказался невеликим, но крепеньким мужичком в мохнатой шапке, в коротеньком тулупчике.

— А зачем мне две, когда я один? — спросил он, посмеиваясь и подъезжая к девкам вплотную.

— Из двух лучшую можно выбрать...

— Кому как,— посмеивался проезжий, — а если до меня, то я обязательно ошибусь и выберу ту, что хуже.

Так Евгения вышла замуж за таежного человека. Ехал он к нам целые сутки, отправившись задолго до рассвета из-под таежного селения Солба. По дороге кормил коня, растормошив костерок и натаяв снеговой воды, поил его после того, как он выстоится; не заметил, как и когда обморозил щеки и подбородок, но до невесты все-таки добрался. Вот это настоящий жених!

А познакомилась с ним тетка Евгения па лесозаготовках в тайге, куда ежегодно зимой отправляли молодых колхозников согласно разнарядке. Все ожидали, что таежный человек увезет Евгению в свою неведомую Солбу, а он оказался безотцовщиной, вырос в чужих людях, питался с чужого стола и рад был, что попал в такую дружную семью, где его исподволь выдвинули на положение хозяина. Дядья мои сразу же отошли на сторону со своими семьями, дед и бабушка вдруг вспомнили, что они старики, что пришла пора на печи лежать да в потолок поплевывать, как говорил довольный зятем дед.

Евгения была младшей дочерью в семье деда. Родилась она, когда деду моему было за семьдесят, а бабушке под пятьдесят. Высокая, тонкая, со смуглым лицом, в чертах которого уже не было ничего азиатского, она не унаследовала ничего ни от отцовской, ни от материнской родни. Это был особый тип, черты которого я находил потом в дедовых внуках отчасти и более определенно — у правнуков. Четыре крови (русская и хакасская со стороны деда и польско-финская со стороны бабушки), растворяясь во внуках и правнуках, образовали этот тип нынешних земляков и родичей моих.