Новолунье - [7]

И вот то обстоятельство, что дедова изба находилась рядом с местами обитания нечистой силы, как бы соединявшей потусторонний мир с обычной нашей жизнью, приводило к нам длинными вечерами девок со всей деревни и Мерзлого хутора. Помню, как собирались девчата далеко за полночь в нашей избушке. Дед и бабушка уходили ночевать к соседям, чтобы не мешать молодым. Девчата приходили тайно от парней, но те каким-то образом всегда об этом узнавали заранее и также тайно готовились использовать гаданье в своих интересах.

Часа в четыре ночи, когда деревня спала и последние сны доглядывала, будущая невеста уходила на Енисей к заранее очищенной проруби за «водой от утопленников» или на остров «за снегом с лешиевой шубы», а то и на кладбище за горстью земли с самой свежей могилы...

Парни обычно знали, кто из девок и куда побежит ночью. Кто-нибудь из парней выворачивал полушубок шерстью наружу или накидывал простыню поверх телогрейки и с вечера усаживался либо во льдах, либо кладбищенским курганом. Сейчас мне кажется, что девки тоже знали, что ни у проруби, ни на кладбище они не будут топтаться в одиночку, что их там поджидали не лешие, не вставшие из гроба покойники, а свои же деревенские парни. Иначе разве пошли бы они на такое испытание,да еще в такое глухое время ночи?!

Парень в вывернутом полушубке или накрытый простыней, конечно, себя не выдавал и выл загробным (как ему казалось) голосом:

— Ох, холодно мне на дне Енисея лежать! Кости мои изныли от стужи!

Девчонка, чуть живая от страха, спрашивала:

— Скажи мне, дядя Перфил (ей казалось, что она слышит голос Перфила Побегаева, утонувшего в прошлом году), как мне быть... Выходить ли замуж за Ивана Шабальникова или подождать кого другого?

— Сколько можно ждать, дурочка? (Перфил вдруг со дна Енисея говорил голосом Ваньки Шабальникова.) Смотри, упустишь свое счастье, как бы потом локти кусать не пришлось.

Никашные (болотные черти), водяные (черти, жившие в протоке), лешие (островные, лесные черти) принимали образ какого-нибудь последнего покойника из нашей деревни или с Мерзлого хутора, и потому обращение с ними было довольно фамильярное. Хотя их и называли по имени, а иногда и по имени-отчеству, но особым уважением они не пользовались, и, видимо, потому их не очень боялись.

Перфил Побегаев был старик вредный, но справедливый — такого ослушаться нельзя. Сгоревшего ночью на кургане в костре Логина Сельдимешева никто с того света не вызывал, потому что при жизни Логин был нелюдимый, злой, неуживчивый человек, — с таким и после смерти лучше не связываться...

Однако не всегда так благополучно оканчивались переговоры с нечистой силой. Рядом с избой деда когда-то стояла пустая изба Богатыревых, переселившихся в подтаежье. Эту-то пустовавшую избушку облюбовали черти. По ночам, когда над Февральской горой всходил месяц, а в деревне все добрые люди спали, черти сбегались в заколоченную избу, плясали, орали песни, ругались и даже таскали друг дружку за волосы. Об этом рассказывал мой дед, а деду в деревне верили. В ночные часы обросшая куржаком избушка Богатыревых тянула к себе неудержимо, но охотников «попытать счастье» было немного. С избой Богатыревых и связана история замужества тетки Симки.

Сима Маслакова была самая интересная девушка в деревне: высокая, с полными бедрами, с серыми глубокими глазами, с припухлыми губами, с веснушками на маленьком носу и русыми курчавыми волосами. Появилась она в деревне незаметно — приехала к родственникам из Минусинска, вроде бы погостить, и осталась насовсем.

Весь день Сима перешептывалась с подружкой. Вечером пришли еще несколько девушек, и все поняли: ночью Сима пойдет в избу Богатыревых спрашивать домового о своем счастье. Ночь была лунная и морозная. Девки затаив дыхание смотрели из окна, как Сима тихо вошла в жердевую ограду Богатыревых, открыла дверь в темные сени и скрылась там.

Сима должна была вернуться скоро, но почему-то не появлялась. Девки начали беспокоиться. Кто-то предложил идти всем гуртом и отнять Симу у домового. Но смелости не хватило. Выскакивали на крыльцо, смотрели через плетень на избу Богатыревых, темную, безжизненную, обложенную со всех сторон синими от лунного света сугробами. Оттуда — ни звука, словно и не уходила девушка в это мрачное, обжитое только нечистой силой жилище...

Прошло, наверное, не меньше часа. И вот — дверь распахнулась, на крыльце показалась Сима, но как странно вела она себя. Вместо того чтобы кинуться скорей и бежать со всех ног, она какое-то мгновение постояла на крыльце, посмотрела на чистое звездное небо, на сверкающий торосами Енисей, медленно вышла из ограды и так же медленно пошла по улице. Все заметили, что Сима пошатывалась, как пьяная. Уж не напоили ли ее черти самогонкой?

Когда Сима поравнялась с нашей оградой, к ней кинулись девки, у которых любопытство перебороло страх: всем хотелось поскорее узнать, что случилось с ней в пустой избе. Но Сима, правой рукой заслоняя лицо, левой отстранила подружек и прошла мимо, направляясь к себе домой. Девки остолбенели в недоуменье.

Но вдруг визгливая Манька Анашкина крикнула: