Новогодний роман - [37]

— Что ж скрывать не будем. Но это было не сложно. Красотку зовут Даша. С ветерком, но вполне. Знает, что к чему. А вот твою пассию, если я правильно понял, зовут Сергуня.

— Сергуня? Странное какое имя.

— Если я правильно понял. — уточнил Фиалка. — Мне послышалось, что так называла ее Даша. Но эта очередь, Петр, я тебя умоляю. Никогда не становись в очередь. Цианистый калий. Она убивает все лучшее в человеке. Скандалисты — сокрушался Фиалка. — Что стоит немного потерпеть, пока кавалер разговаривает с дамой.

Фиалка сунул Запеканкину шуршащий комочек.

— Теперь твой черед, Петр.

Немыслимо, но число муравьев увеличилось до невообразимых, прямо космических масштабов. Они бродили по Запеканкину, как ватаги подгулявших матросов. Петру стало дурно.

— Может я как-нибудь позже, Антоша — заплетающимся языком сказал Запеканкин.

— Нет места робости, Петр — сказал Фиалка — Выгоняй ее. Мы ее не приглашали.

— Хорошо, но что я ей скажу?

— В мешочке у тебя жареная курица, Петр.

Антон, опершись на табличку «Закрыто» постукивал по норке кассира, куда пассажиры складывали дань в ожидании, острой нюхающей мордочки с золотым колечком, забирающей дань и выдающей взамен кусочки бумаги, пропущенной сквозь кассовый аппарат. Фиалка нетерпеливо спросил.

— Чего ты ждешь, Петр?

— Антоша. А зачем мне нужна эта курица.

— Запеканкин, ты поражаешь меня. Это предлог. Это твой грабитель.

— Объясни, пожалуйста — попросил Запеканкин.

— Хорошо — смилостивился Фиалка — Ты говорил про спланированное знакомство. Сергуня идет, в самом деле, странное какое имя. Она идет по улице, на нее нападает грабитель, и ты ее спасаешь. Так?

— Совершенно верно — подтвердил Запеканкин.

— Грабитель, в данном случае, выступает как предлог. Понимаешь? Не будь его, ты не спас бы Сергуню, и вы бы не познакомились. Верно?

— Все так — согласился Петр. — Но я думал, мы проделаем это завтра. В крайнем случае, послезавтра или позже — подумав, добавил Запеканкин.

— Запеканкин — строго сказал Фиалка. — Иди и скажи ей, что птица тухлая.

— Тухлая? — с испугом переспросил Запеканкин. — Тебе не кажется, что это странный способ знакомства.

— Наоборот, Запеканкин. Ты должен ослепить ее, поставить в безвыходное положение, в котором она сразу проявит все свои качества. Мы должны понять, чего нам от нее ожидать. Уразумел?

— В общих чертах. Но все равно мне кажется…

— Хватит Петр. Не будем об этом. Ты должен это сделать. Дай посмотреть на тебя. Господи.

Фиалка расправил чешуйчатый плащ, перевязал пояс и по-новому оформил радуговую шайбу шарфа.

— Красавец — оценил Запеканкина Фиалка.

— Я вправду нормально выгляжу — Запеканкин дышал с трудом. Пояс Антон затянул на славу: для узости талии и чтобы подчеркнуть ширину плеч.

Фиалка еще раз оглядел Запеканкина.

— Это бьет, Петр, причем наповал.

Подбадриваемый Фиалкой:

— Главное напор, Петр. Вообрази, что ты насос.

Запеканкин двинулся навстречу судьбе. Он шел, но казалось, что он и не думал двигаться. Все забежало вокруг. С удесятиревшейся скоростью задвигались люди и машины. Это не была равномерная скорость велосипедиста, наматывающего круги на треке один за одним, один за одним. Это было стихийное, все убыстряющееся движение. С парового котла сорвался клапан. Давление стало неуправляемым. Из плохо промазанных пазов потекли обжигающие струйки, похожие на бледные ростки проросшего картофеля. С ободов, с лопнувшим звуком струны, стали отлетать крепления. Они выстреливали обоймами, как пули в голливудском салуне. Манометр сходил с ума. Котел оброс окладистой бородой из пара. Начали отделяться обода. Запеканкин шел по тоннелю. В конце жерла он видел фургончик. Тот не двигался и ожидал Запеканкина. По бокам Запеканкина неслись смазанные неясные ленты. Не справившись со скоростью, из лент вылетали какие-то предметы. Петр охнул. Что-то толкнуло его в плечо, как ломом приложилось. Мелькнуло волосатое лицо в капюшоне. Петр хотел извиниться, но лицо исчезло, подчиняясь все охватывающему бегу лент. Свистело в ушах. Котел бился в конвульсиях. Манометр шатало. Взрыв был неминуем. Петр, собрав все силы, двинулся к фургончику. Все внимание его сфокусировалось на табло над электронными весами, мигающими ему зелеными глазами.

— Добраться бы. Только добраться и все кончится — шептал Запеканкин. — Как дурной сон забуду. Насос? Какой насос?

Запеканкин добрался до фургончика и положил курицу на весы.

— Она тухлая! — освобождаясь от груза, выдохнул Запеканкин. Все остановилось. Исчезли ленты. Котел остыл, окутавшись клубами пара. Манометр сделал стойку. Обычно поехали автобусы и машины. Люди спешили по делам. Рядом покручивался поросячий хвостик очереди. Петр облегченно перевел дух.

— Она тухлая. Можете мне поверить. Она тухлая.

Улыбнувшись на прощание родниковым глазам под черничной косынкой, Запеканкин пошел назад, но тут же вернулся. Колючий взгляд Фиалки из-за тумбы не предвещал ничего кроме неотвратимости наказания. Очередь начала галдеть. Красивая Даша покрикивала.

— Успокойтесь. Сейчас разберемся. Сейчас все выясним.

Главный возмутитель спокойствия не вмешивался, он искал родниковые глаза. Очередь не унималась. Даше не повезло. Она столкнулась с самой худшей из всех разновидностей очередей. Эта очередь не походила на солидную очередь супермаркетов и универмагов, уверенно ползущую под перезвон мобильных телефонов. Ничего не было в ней от серпантинной очереди, держащей в удавьих кольцах, стоматологические клиники с утра. К либерализму номерной очереди ее тоже нельзя было отнести. Это была особая очередь. Революционная. Она была крепко сбита и выступала единым фронтом. Она состояла из боевых коней всех политических партий. Из авангарда современного общества. Ее нельзя было разрушить. Ее можно было только уничтожить, применяя все дозволенные средства от огнетушителей до нарядов милиции. Эта очередь состояла из пенсионеров. Ядреных и спелых, как репейник в сентябре.