Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [219]

Необходимо указать также на специфику политического следственного процесса, когда следователи были заинтересованы в получении ограниченного набора фактов, могущих служить обвинению «главных» обвиняемых.

Определяющее влияние оказала и тактика защиты подследственных на процессе, когда арестованные скрывали как можно больше информации, которую можно было предъявить в качестве обвиняющей. В результате этого вне зоны расследования оказались факты и обстоятельства, связанные с некоторыми из предполагаемых участников движения. Эти обстоятельства грозили, по-видимому, усилением «вины» подследственных и, в конечном итоге, – ужесточением наказания. Думается, не будет преувеличением указать на эту причину сокрытия участия в заговоре и тайном обществе в случае А. П. Сапожникова (обнаружение его участия в заговоре грозило осложнениями для «спасителя» Николая I Я. И. Ростовцева, сообщившего о существовании заговора) и А. Н. Крупеникова (раскрытие его участия в тайном обществе открывало пласт информации о надеждах заговорщиков на войска, находившиеся в Киеве).

Наконец, следует, как уже говорилось, иметь в виду недостатки технической организации следствия, а также незафиксированную в его документах информацию, которая способствовала изъятию из расследования тех или иных лиц.

4. Обнаруженное в следственных показаниях предполагаемое участие некоторых лиц рассматриваемой группы в тайных обществах, заговоре и выступлениях декабристов в целом не стало поводом для последующих репрессий. Причины лежат в той же плоскости, что и обстоятельства, обусловившие вынесенность их за рамки следственных разысканий и отсутствие данных о них в итоговых документах процесса. Исключение представляет только Н. С. Таушев, пострадавший в связи с делом В. Ф. Раевского.

5. Все рассмотренные указания имеют часто недостаточно ясный, определенный характер, либо требуют подтверждения другими источниками. Вместе с тем они не позволяют сомневаться в факте причастности лиц этой категории к движению тайных обществ и заговору декабристов.

6. Как и в случае «неизвестных» декабристов, предполагаемые участники политического движения, в своей значительной части, очевидно, занимали окраинное положение в тайных обществах и заговоре декабристов. При ином положении вещей они, как можно считать, так или иначе оказались бы втянуты в орбиту следствия значительно более серьезно. В целом, большинство из них принадлежало к числу тех лиц, которые были связаны с одним или несколькими членами тайных обществ. Таким образом, они предположительно входили в периферию тайного общества.

7. Вместе с тем, имея дело с не вскрытым на следственном процессе пластом информации, исследователь должен сопроводить предыдущий вывод необходимыми поправками. Прежде всего, историк не имеет в своем распоряжении достаточных данных, устанавливающих реальную роль предполагаемых участников в декабристской конспирации и военных выступлениях. Отсутствие сведений не позволяет говорить с уверенностью о слабой причастности всех этих лиц к деятельности декабристских союзов. Более того, в ряде случаев, из имеющихся указаний источников и вытекающих из них наблюдений становится заметным, что представители группы «предполагаемых декабристов» могли играть (а иногда – и действительно играли) достаточно значимую роль в событиях, связанных с открытыми выступлениями декабристов, в других важных эпизодах движения (дело В. Ф. Раевского). В некоторых случаях нельзя не отметить, что предположительное участие отдельных представителей этой группы было наделено немалым значением в истории декабристской конспирации. Заметную роль в том же «деле» В. Ф. Раевского сыграли предполагаемые участники Кишиневской управы Союза благоденствия Н. С. Таушев и П. П. Липранди. Оба офицера способствовали уничтожению уличающих Раевского документов: Таушев передал рукописные материалы учебных заведений, руководимых Раевским, его товарищу К. А. Охотникову, скрывшему их от расследования; П. П. Липранди, который проводил обыск на квартире Раевского, не взял находившиеся у Раевского бумаги Союза благоденствия. Как видим, эти возможные участники декабристской конспирации оказывали реальное содействие известным ее членам, в русле требований, предъявляемых к участникам конспиративных организаций; значение этих лиц для истории Кишиневской управы Союза благоденствия трудно переоценить.

Как следует из показаний М. П. Бестужева-Рюмина, одним из первых морских офицеров, которых принял или намеревался принять в Северное общество К. Ф. Рылеев, был Ф. Ф. Матюшкин (1824 г.). Думается, верно предположение о том, что знакомство лидера тайного общества в Петербурге с Матюшкиным не могло состояться без участия И. И. Пущина; все это предполагает оживленные связи еще одного выпускника Лицея с лидерами декабристского общества. Однако участие Матюшкина в тайной организации декабристов не могло быть длительным: уже летом 1825 г., вскоре после предполагаемого принятия, он отправился в кругосветное путешествие и покинул Россию.

Очень большую, возможно – переломную, роль в событиях, напрямую связанных с выступлением Черниговского полка, мог сыграть офицер Курского пехотного полка А. Н. Крупеников. Контакты его с тайным обществом в полной мере не проявлены, однако есть достаточные основания говорить о формальной принадлежности Крупеникова к декабристскому союзу. Имеющиеся в следственных материалах ссылки на его причастность к Обществу соединенных славян, возможно, скрывают истинный характер его участия в декабристской конспирации. По-видимому, именно на Крупеникова надеялся лидер выступления черниговцев С. И. Муравьев-Апостол, когда планировал поход восставших частей на Киев, когда отправлял в город специального курьера А. Е. Мозалевского. Таким образом, историк не располагает всеми необходимыми данными для оценки той подлинной роли Крупеникова в заговоре декабристов, что обусловила уверенность лидера восстания в содействии этого офицера замыслу присоединения полков киевского гарнизона к мятежным частям.