Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [209]
С. Муравьев-Апостол подтвердил, что на Крупеникова ему действительно указал А. Д. Кузьмин («в Курском полку есть майор Крупеников»), который говорил, «…что если это тот, которого он знает, то предполагает, что он не откажется содействовать нам; по сему разговору с Кузминым решился я на всякий случай написать… письмо…»[1156]. Дословно та же причина появления письма к Крупеникову содержится в более раннем его показании, данном еще 11 января 1826 г. при первом допросе в Главном штабе 1-й армии. Но здесь раскрывается и цель отправления этого письма: «…для того только, чтобы уведомить его о моем намерении и узнать его мнение, ибо я до сих пор не был с ним знаком и не знаю Круп[е]никова, писал же к нему потому, что говорил мне об нем поручик Кузмин как о человеке, которого он знает, и сие одно на всякий случай побудило меня писать упомянутое письмо к нему»[1157].
Согласно очень важным показаниям самого А. Е. Мозалевского, отобранным у него уже 2 января 1826 г. и, как следует признать, менее тенденциозным по сравнению с показаниями лидеров мятежа, С. Муравьев-Апостол в своей записке писал «майору» Крупеникову, «чтобы шел с батальоном в Брусилов на сборное место», об этом же он велел «сказать» устно[1158]. Однако в Киеве, согласно показаниям Мозалевского, он с Крупениковым (у Мозалевского – «Крупников») не встретился, поскольку «не отыскал» его. Письмо, адресованное Крупеникову, у него было, «но где и каким образом оное утерял, не знает» [1159].
Кроме Мозалевского, были взяты показания у сопровождавших его солдат: унтер-офицера Ивана Харитонова и рядовых Павла Прокофьева, Акима Софронова и Алексея Федорова, а также нижних чинов Курского полка Кузьмы Карпова и Степана Кошелева. Выяснилось, что Прокофьев был послан Мозалевским в канцелярию Курского полка, чтобы отыскать Крупеникова (в передаче солдата – «Крупенкина»). От Карпова рядовой узнал, что в полку нет «майора сей фамилии», а есть поручик Крупеников. Это же Мозалевскому подтвердил встретившийся ему рядовой (полковой писарь) Кошелев. На просьбу указать квартиру поручика рядовой ответил отказом. Кошелев видел у Мозалевского «письмо, адресованное карандашом на имя майора Крупеникова» (факт существования письма подтверждается таким образом еще раз). Странно, что, согласно данным показаниям, Мозалевский больше ничего не предпринял для того, чтобы найти поручика с искомой фамилией[1160].
Стоит отметить, что в случае «удовлетворительного ответа» Крупеникова С. Муравьев-Апостол намеревался идти через Брусилов именно в сторону Киева – цена письма к Крупеникову была чрезвычайно высокой: «…из Брусилова я мог одним переходом придти в Киев, если б получил от Крупеникова удовлетворительный ответ»[1161]. Это показание, видимо, надо понимать так, что если бы Крупеников не привел в Брусилов свой батальон, но при этом все же дал положительный ответ – содействовать восставшим, то Муравьев-Апостол повел бы Черниговский полк на Киев. Столь ожидаемый от Крупеникова «удовлетворительный ответ» вряд ли мог ограничиться лишь его «мнением» о намерении С. Муравьева-Апостола начать восстание, как показал на следствии последний. Ответа Крупеникова Черниговский полк ждал около суток – с 31 декабря по 1 января, а затем, «не имея никаких известий о Мозалевском и заключив из сего, что он взят в Киеве», Муравьев-Апостол повернул в сторону Белой Церкви[1162].
Любопытно, что цель визита Мозалевского была известна и разжалованному Д. Грохольскому, который на допросах в военно-судной комиссии, образованной в Белой Церкви, утверждал, что «другое письмо писал он, Муравьев, уже в Василькове к майору Крупеникову, чрез прапорщика Мозалевского, с тем, чтобы он следовал на сборный пункт»[1163]. Характерно, что этот участник мятежа знает и фамилию адресата письма, и обстоятельства его отправки, и самое главное – его содержание, то, что в нем предлагалось Крупеникову: следовать на «сборный пункт».
После ареста Мозалевского А. Н. Крупеников, судя по всему, был привлечен к расследованию в штаб 4-го пехотного корпуса. Известен рапорт корпусного командира А. Г. Щербатова главнокомандующему 1-й армией Ф. В. Остен-Сакену, написанный по свежим следам – 2 января 1826 г. В нем сообщалось, что «майора» Крупеникова в полку и в корпусе нет, а есть поручик Крупеников. Щербатов давал подозреваемому офицеру безупречную (и одностороннюю) характеристику и сообщал разысканные о нем сведения: «Поручик Крупеников, по объявлению полкового командира, есть один из самых добронравных и верных офицеров, который, будучи… обязан семейством, совершенно не заслуживает никакого подозрения»[1164].
В связи с показаниями Мозалевского и сопровождавших его солдат Крупеников вызывался и на допрос. Возможно, на короткое время он был арестован, а затем освобожден с установлением надзора: Щербатов сообщал, что Крупеников не виновен: «в чем я и ныне удостоверился, призывая его лично к себе, но при всем том буду иметь его до времени под наблюдением»[1165]. Очевидно, надзор был учрежден военной полицией 1-й армии. Вероятно, имелось в виду последующее привлечение офицера к следствию по делу о мятеже. Однако, насколько известно, после этого допроса никого из членов Южного общества и Общества соединенных славян (кроме С. Муравьева-Апостола) о Крупеникове не запрашивали, – включая тех, кто находился под следствием в Могилеве. Не спрашивали о связях с черниговцами и самого Крупеникова. Дальнейшего разбирательства и репрессий Крупеников по-видимому избежал; продолжительность надзора, установленного над ним, неизвестна.
