Новая версия - [3]

— Надеюсь, вы объяснитесь наконец!.. — возмутился Графолин и сам почувствовал, как вяло и равнодушно получилось у него негодование. И тогда он взорвался (поджилки-то, поджилки так и тряслись, голос то звенел, то дребезжал): — А что, собственно, произошло? По какому праву! Да не держите меня за руки! Отпустите немедленно!

— Вы задержаны, — вновь тихо и спокойно повторил Черноволосый, — и не привлекайте к себе внимания, а то подумают, что вы — вор. Пока ничего не произошло. Зачем же шуметь?

— Вы меня с кем-то спутали, — сказал Графолин тоже тихо, и лицо его отразило мучительное беспокойство. «А то подумают, что вы — вор…» Что бы это значило? Он все еще не верил до конца в случившееся, в то, что не вывернется.

Оперативники понимающе переглянулись.

Неужели вот так все кончится?!

И теперь Графолин шел среди потока людей, где вот только что был удачлив, смел и безжалостен, и осознание происшедшей с ним катастрофы повергло его в смятение.

«Ерунда. Ничего не докажут», — говорил он себе, но ужас уже подступал, душил жестким комком в горле, и стукала кровь в висок, отзываясь лихорадочной болью.

«Ничего не докажут. Держаться до конца, и ничего не докажут. Нет у них фактов. Нет!..»

Графолин с трудом подавил в себе нестерпимое желание бросить деньги под ноги, незаметно отшвырнуть подальше.

Не оглядываясь, молча, Черноволосый шел впереди. И Графолину вдруг — как озарило — почудилось, что если вот сейчас, сию минуту, мгновенно ринуться вниз, свалить «постовых», то ему улыбнется несказанная удача, и он уйдет, затеряется в спасительной толпе.

Он резко присел, но охнул от боли и бессилия, повис на локтях. Держали его крепко, нешуточно, и пришлось сделать вид, что развязался шнурок.

— Не ведите, — шнурок!

Но ему не дали остановиться.

На его счастье, шнурок и в самом деле оказался развязанным, да только не убежать. Не вырваться. Дышалось трудно и тяжело, будто нокаутировали его на ринге и, не дав опомниться, заставили двигаться. И он понял: перебили дыхание, поэтому и не смог вырваться и уйти.

Совсем скверный оборот принимало дело. Но ведь Черноволосый сказал: «Не привлекайте к себе внимания, а то подумают, что вы — вор».

Зачем же его ведут так долго по центральной линии, не там, где мало народа? Ждут, чтобы все увидел Каленый? Чтобы и того зацапать?

Графолин опустил голову и не смотрел по сторонам. Каленый его не спасет, а завалить Каленого он может. Пусть Каленый уходит. Фактов у них нет.

Он не приметил, когда Черноволосый исчез, и испугался. Плотная коренастая фигура не маячила впереди. И Графолину стало не по себе от равнодушного безразличия взявших его людей, которые были к нему спокойно-беспощадны.

Его взяли. Вырвали из жизни. И он потерял в одну секунду все на свете, даже право на элементарный интерес к себе, раз с самого начала не привлек внимания Черноволосого, в котором угадывался начальник оперативников.

Черноволосый своим профессионально-вежливым обхождением выбросил его из жизни. (Графолин стиснул зубы.) Ликвидировал. И поставил между ним и остальными людьми такую стену, которую при всей его ловкости и дерзости не перескочить.

Но нет у них фактов. Ничего не докажут. Легавые берут на глотку и понт, говорил Каленый. Ничего не докажут.

3

Задержанный сидел напротив Неведова, и ни тени растерянности или тревоги не было на его лице. Только недоумение и обида.

«Крепкие нервы, — невольно подумал Неведов, — значит, шок уже прошел, малый успел отдышаться и приготовиться. За руку не схватили, полагает, вывернется».

Выдерживая паузу, Неведов молчал. Закурил. Затем вспомнил о цветах на подоконнике, старательно принялся их поливать. Достал крохотный пакетик с минеральными удобрениями. Оторвал аккуратно уголок. Рассыпал гранулы, похожие на крупу, на ладонь, безошибочно поделил подкормку. Остановился у окна и долго смотрел на улицу.

Все это время задержанный внимательно следил за ним, каждую секунду ожидая, когда Черноволосый заговорит.

В форточку залетела оса, и было слышно, как она билась в стекло, жужжала. Черноволосый все стоял у окна и молчал.

Оса обессилела, ударяясь о стекло, и сейчас медленно ползла вверх, словно крылья уже не могли ей помочь.

Стул скрипнул уже раздраженно, упал с грохотом. Хлопнула торопливо и воровато дверь. Неведов и тут не отреагировал — пауза еще не закончилась. Не уйти Бородатому из милиции. Задержали — баста!

Зазвонил телефон.

Неведов подошел, снял трубку и услышал хрипловатый голос майора Васильева:

— Как подвигаются дела, Николай Иванович? Почему не докладываешь о задержании? — Васильев говорил сердито. — Чего молчишь? Арестованный гуляет по отделению милиции, а начальник уголовного розыска молчит. Войтов за тебя доложил. Ты меня слышишь?

— Слышу, — сказал тихо Неведов, глядя на приоткрывшуюся дверь, — я вам перезвоню.

Тут же раздались короткие гудки. Васильев всегда разговор заканчивал первым.

Неведов сел к столу и стал писать рапорт о задержании.

Графолин вошел, остановился посреди кабинета.

— Стул поднимите, — сказал Неведов, продолжая писать, — и садитесь. Я вас слушаю.

Задержанный не двинулся с места.

— Я вас слушаю, — повторил Неведов, — не хотите говорить, берите бумагу и пишите.