Нострадамус - [13]

«Поэма об Апокалипсисе предполагает, что молодой Евангелист полностью владеет системой и традициями, развитыми им самим. Она написана в форме видения и сплетает в блестящее поэтическое произведение всю мысль африканской цивилизации. Автор касается целого ряда имевших решающее значение событий. Он смело рисует историю общества от катаклизма до катаклизма. Открытые им истины — это прилетевшие со всех сторон пророчества, а он — их несмолкающее эхо. Он — это громко звучащий голос, голос, который воспевает гармонию пустыни и прокладывает путь свету. Его речь звучит уверенно и рождает веру, ибо он несет диким народам пророчество Иао и к восхищению грядущих цивилизаций снимает покров с Того, Кто является Первенцем Солнца. В Апокалипсисе, так же как и в Библии и книгах Заратустры, можно найти теорию четырех периодов. В нем содержится ясное предсказание того, что в конце четвертого периода наступит постепенное воссоздание изначальных союзов среди людей, освободившихся от ярма тиранов и пут ошибок, установится Царство Божие, а также дано подробное описание катаклизмов: новый мир поднимается из волн и во всей красе располагается под небесами; великий змей скован временно ангелом в глубинах бездны; наконец, наступит расцвет этого периода, предсказанный Словом, Тем, Кто в начале поэмы появился перед апостолами: «Его волосы были белы как шерсть или как снег, его глаза пылали огнем, его стопы были подобны тонкой латуни, словно они обгорели в печи; его голос был подобен звуку многих вод. И в своей правой руке он держал семь звезд; из его рта высовывался обоюдоострый меч; и его лицо было подобно солнцу, сверкающему в полную силу». Таков Ормузд, Осирис, Гор, Агнец, Христос, Старец, Преходящий Человек и река, отмеченная Даниилом. Он первый и последний, Тот, Кто был, Тот, Кто должен быть, Альфа и Омега, начало и конец. В руках он держит ключ к тайнам. Он открывает великую бездну центрального огня, где смерть спит под шатром тьмы, где спит великий змей, ожидающий пробуждения веков».

Автор связывает эту возвышенную аллегорию Иоанна Богослова с аллегорией пророка Даниила, где четыре формы сфинкса соотносятся с основными периодами истории, где Человек-Солнце, Слово-Свет утешает и поучает провидца.

«Пророк Даниил видит море, взволнованное четырьмя небесными ветрами, и чудищ, непохожих друг на друга, поднимающихся из океанских глубин. Империя всех земных вещей отдана им на один период времени, на два периода времени, на отрезок времени, разделяющий два периода. Чудищ было четыре. Первое чудище, символ солнечной расы провидцев, пришло из Африки и напоминало льва с огромными крыльями; ему было дано сердце человека. Второе чудище, эмблема северных завоевателей, железом завоевавшее власть во втором периоде, напоминало медведя; у него было три ряда острых зубов, образ трех семей великих завоевателей, и они сказали ему: Встань и пожри как можно больше плоти. После появления четвертого чудища поднялись троны и появился Старец. Христос прорицателей, Агнец первого периода. Его одеяние было ослепительной белизны, его голова светилась; его трон, возникший из пылающего костра, катился на горящих колесах; огнем пылало его лицо; легионы ангелов, или искр, сверкали вокруг него. Состоялось заседание трибунала, аллегорические книги были открыты. Новый Христос пришел с небесными облаками и встал перед Старцем. Он получил силу, честь и власть над всеми народами, племенами и языками. Тогда Даниил подошел к тем, кто стоял поближе, и попросил открыть суть всего этого. И получил ответ, что четыре чудища — это четыре силы, которые одна за другой будут править землей».

Чахо продолжает объяснять разные образы, которые можно отыскать почти во всех священных книгах. Его замечания стоят того, чтобы обратить на них внимание.

В каждом изначальном логосе параллель между физическими соответствиями и моральными отношениями проводится на одной и той же основе. Каждое слово несет в себе свое материальное и чувственное определение, и этот живой язык настолько совершен и истинен, насколько он прост и естествен в человеке-творце. Пусть провидец выразит одним и тем же словом, лишь слегка видоизмененным, солнце, день, свет, истину, и, применяя тот же эпитет к белому солнцу или ягненку, пусть он скажет «Агнец или Христос» вместо «солнце», и «солнце» вместо «истина», «свет», «цивилизация», и в этом не будет никакой аллегории, но будут истинные соответствия, увиденные и выраженные вдохновением. Но когда дети ночи на своем неразборчивом и варварском языке говорят: «солнце», «день», «свет», «истина», «ягненок», то мудрые соответствия, так ясно выраженные изначальным логосом, стираются и исчезают, и путем простого перевода ягненок и солнце становятся аллегорическими существами, символами. Заметьте, что слово «аллегория» у кельтов традиционно означало «изменение речи», «перевод». Это замечание полностью относится ко всему варварскому космогоническому языку. Провидцы использовали это слов в значении «питание» и «получение». Разве истинная наука не питание души? Да, пророк Иезекииль съел свиток папируса или книгу; автору Апокалипсиса ангел принес в качестве пищи маленький томик; волшебное размножение семи хлебов; живой хлеб, которым Иисус угощал своих учеников, приговаривая: «Это — мое тело». Есть великое множество подобных историй, которые являются повторением одной и той же аллегории — жизнь душ, питающихся только истиной, той, что размножается путем деления, но при этом не уменьшается, а, наоборот, увеличивается по мере того, как питает души.