Ночной корабль - [47]

С ушами, будто лопухи.

Одна беда ему грозила:

Он вздумал сочинять стихи!

Он был неграмотен при этом.

Читатель, ты зубов не скаль:

Ведь и неграмотным поэтам

Нужна «неведомая даль».

И он грустил о дальней дали,

Томясь в невысказанном сне.

– О, если бы, – вздыхал он, – дали

Хоть бабочкины крылья мне!

Лететь, лететь!..

Куда, слонище,

Ты полетишь, влача пуды?

Он видел райское жилище

И белоснежные сады,

Да, белоснежные, – от пуха,

Который землю обволок,

Слону в отвернутое ухо

Струя отрадный холодок.

Довольно ядовитых джунглей,

Шпинатной зелени и змей!

Слон весь искусан и обуглен,

Спаленный солнцем до костей.

Он заревел в свой длинный хобот,

Как воин в медную трубу:

– Черт побери, ведь я не робот,

Я сам кую свою судьбу,

Сам проложу к мечте дорогу,

Пешком ли, вплавь ли, как смогу,

Погибну, но хотя бы ногу

И донесу, и сберегу. –

И он ушел в иные страны,

Где льется, вьется белый пух,

И веселились обезьяны,

Слона высмеивая вслух.

Его не трогали нимало

Ни ха-ха-ха, ни хи-хи-хи,

О, что за музыка вплывала

В большие уши-лопухи!

Слоновье ухо очень туго,

И не понять ему вовек,

Что в музыке звенела вьюга,

Что подпевал ей русский снег.

Распространяться мы не станем

О том, о сем, – как шел, как плыл,

Как был охотниками ранен,

Как на костре зажарен был.

Зерно волшебного рассказа

В том, что убитый наповал,

Наш сумасшедший слон ни разу

Ноги четвертой не терял.

Нога дошла, куда ей надо

(А говорят, что нет чудес),

Нога дошла до Ленинграда

И поселилась в ДВС.

И снег летел, и вьюга пела

В пушистом вихре белых пен,

И в новый мир, блаженно белый,

Входил оживший Андерсен.

Читатель скажет: – Что за бредни?

Где суть и в чем она видна? –

Но объяснить строфой последней

И суть, и смысл мне власть дана:

Поэт всегда сродни поэту,

Одна влечет их вдаль тоска!

Нога слоновья сказку эту

Диктует мне издалека.

1974

БАШМАК

Башмак сбежал. Башмак бунтует. Прочь

От мостовых! Готовый к жизни лучшей,

Умчался он на самолете прочь,

Чужим крылом, как плугом, взрезав тучи.

И кажется ему, что командир

Небесной бригантины он, под флагом

Поэта и безумца, в новый мир

Идет свободным, одиноким шагом.

В аэропланном кресле развалясь,

Носком вперед и ваксою блистая,

Он чувствует: с подошвы сходит грязь,

И вся она на диво золотая.

Где может быть его собрат-башмак,

Проглоченный небесным океаном?

Но ни вздыхать, ни вспоминать никак

Не подобает старым капитанам!

И он забыл их перестук двойной

По мокрому асфальту городскому,

Шаг в унисон и нудный путь земной

От дома к службе и от службы к дому.

Кабина задремавшая пуста.

Все пассажиры высадились где-то.

Летит, летит сквозь облако мечта, –

Не самолет, – хвостатая комета.

Но для мечты осуществленья нет.

Грустна полетов и падений смена.

Мой бедный фантазер, башмак-поэт,

Неизданная сказка Андерсена!

Он задремал… И тут произошло

Нелепое: никем не управляем.

Корабль воздушный опустил крыло

И заскрипел зловеще: «Прилетаем!»

Булгаковский вмешался в дело черт,

И бригантина разом, без оглядки,

Войдя с размаху в первый встречный порт,

Завязла на посадочной площадке,

И колдовской в рассвете умер мрак,

И громкоговорители сказали:

«Тот пассажир, что потерял башмак,

Его найдет на аэровокзале».

21-22 ноября 1971

ШАПОЧКА

Зашел ко мне Нострадамус,

Зашамкал, скинув колпак:

– Вы, кажется, вышли замус?

Нашелся для Вас ведьмак?

– О, да! Он по нашей части

И даже (скажите всем)

Отмечен, как Старший Мастер,

Шапочкой с буквой «М».

Быть может, – воскликнул старец, –

Он мне предскажет судьбу? –

И поднял костлявый палец,

И стукнул себя по лбу:

- Но как же проник в высоты

И в тайны небесных сфер

Лейтенант черноморского флота,

Бывший морской офицер?!

Я в ответ: – Небесные хляби

Он вскрывает концом иглы

Без всяческих астролябий

И вовсе без каббалы.

Дрессировщик собственной плоти,

Он на «ты» с астральной ногой.

До него Вы не дорастете,

Остродумус мой дорогой.

Но Вы и не виноваты,

Что, имея большой талант,

Не родились крылатым, Как был рожден лейтенант.

К нему поступайте в школу, Не берет он высоких цен.

И заслужит Ваш череп голый

Шапочку с буквой «Н».

– «М» хочу!!! – завопил он дико.

– К черту «Н» – начало Нуля!

Я сказала: – Мой Мастер – Мика.

И букву вышила я!

1973

АКРОСТИХИ

1

Моему Мике

Мне хорошо, что мы всегда вдвоем.

А если иногда обоим плохо, –

Разлуки больше нет. Не надо вздоха,

И слез не надо: мы живем, живем!

Я стала жить двадцать второго мая,

На лестнице крыльца, ведущей в дом,

И в этом доме, в тот же час родном,

Как будто всё поняв и принимая,

Окно зажглось счастливою звездой

Лиловый ирис ждал меня у входа

А свечи плыли в дрожи золотой,

Едва ли не тринадцатого года

В России, в старом корпусе Морском

На празднике… От голубой гостиной

Алмазной цепью, как полвека длинной

Летели фонари над черным льдом…

Алмазной цепью, – но она иная, –

Наш первый час, двадцать второго мая,

Горел всю ночь. И мы остались в нем.

2

Светлана – собирательница света,

Весенних ливней, синих васильков.

Ей в богадельне нежных стариков

Такой приятной стала муза Фета!

Луна, рояль и слезы до зари…

А я не понимаю, хоть умри,

Нескромных слез (мужских!), когда рыдали

Атласом отливавшие рояли,

Стоявшие в гостиных без огней.

О, если Фет так странно дорог ей,

Люблю ее за то, что любит Фета.

Она сама во много раз сильней,

Живая жизнь нам в ней дала поэта:

Ее снегирь, пьянея от игры,