Ночной корабль - [45]

Шрифт
Интервал

Оправдания не находит…
Самый стойкий и верный из всех,
Он пойдет. Не на грех, – на подвиг.
1959
ВСТРЕЧА
По вечерам не надо встреч с людьми…
Идешь по успокоенной дороге,
Не в темноте, – в каком-то темном свете
От еле видного, пустого поля…
Угадываешь поворот, тропинку,
Доверишь ей себя… И вдруг, налево
Обрыв. Быть может, пропасть. Не понять.
Но неизвестность дышит и доносит
Чуть горьковатый запах дыма, хвои:
Там, в пустоте, которой нет названья
Сгущается и стелется туман.
Он напоен всё тем же темным светом,
И различимей делается справа
Оправленная в дерево решетка.
За ней кустарник плотно стиснул ветви,
И крыша дома выглядит грибом.
Не первым был тот незабытый вечер,
И, вероятно, я не раз бродила
По краю оседавшего тумана,
И крышу замечала, и трубу, –
Изогнутый над садом знак вопроса…
И все-таки, он первый…
И последний:
Я никогда туда не возвращусь.
Бывают встречи… Не с людьми, не с чем-то,
Что хочется и можно потерять,
А с концентрацией огромной жизни,
Своей и не своей, лицом к туману…
Бог знает почему меня влекло
Прокрасться ближе, напрягая зренье,
И заглянуть.
На придорожный камень
Я поднялась и руки протянула,
И ощупью раздвинула кусты
Над оцарапавшей меня оградой.
В пролете, между черными ветвями,
Виднелся небольшой, невзрачный дом.
Дверь на засове. Досками забиты
Слепые, перекошенные окна,
А на крыльце, прижавшись к косяку
Полуживой и отслужившей двери,
Зеленая попыхивала искра –
Светляк.
Единственный в тот странный вечер:
Их не было ни по дороге в поле,
Ни в воздухе, ни на краю провала,
А этот, одиноко полыхая,
Улегся в щель, горел и не сгорал.
Нет вывода, нет умозаключений,
Нет даже романтической печали.
Есть только ощущение, – не стыд, –
Что я украдкой в чьем-то дневнике
Последнюю страницу прочитала
И, не дойдя до самой главной строчки,
Забросила в кусты…
На самом деле
Я просто руки отвела.
И сразу
Обратно хлынув, листья вновь сомкнулись
Сплошной, зашелестевшею завесой,
И не осталось больше ничего.
Слова… Слова… Всё не о том, не то,
Всё рядом, над и под невыразимым,
Не нашим смыслом вечера и встречи,
Забитых окон, мертвого крыльца.
Слова, слова… Всё не о том, неточно
И слишком осторожно, где-то с краю…
А если, вздрогнув, вспомнить светляка,
То где их отыскать? В каких глубинах?
1971, Москва
* * *
И снова тучи, собранные в складки,
Унылый вид опустошенных рощ.
Клен растерял последние перчатки
И голыми руками ловит дождь.
Я подберу на память две-три пары
Из кордуанской кожи… Мне их жаль.
К чему он наряжался, щеголь старый?
Не собирался ли на бал, в Версаль?
Перчатки разрисовывала осень
И, на расцветку красок не щадя,
Не думала, что ветер их забросит
В холодный сумрак и в смерчи дождя.
Мне надо их сберечь. Мне надо дать им
Дворец, где жизнь по-своему жива:
Я положу их в шкап, поближе к платьям,
Опавшим, как осенняя листва,
Ненужным навсегда… Им не хватало
Таких перчаток праздничных, таких
Похожих на закат, на парус алый,
Под филигранью жилок золотых…
Закрою дверцу, не грустя о них:
Им вместе легче не дождаться бала.
* * *
Летит паучок, паучок,
В холодной кирпичной щели.
Упал он, сухой стручок,
С воздушной своей качели.
На диво легка качель,
И в легкости вся награда.
Достигнута, видно, цель,
К чему она, – знать не надо.
Подогнуты лапки. Спит.
Кругом пустынно и глухо.
В кирпичный двор не влетит
Готовая к жертве муха.
Но добрый, медленный дождь
Был так с паутиной дружен,
Что стала живою дрожь
Повисших на ней жемчужин.
Из щели вода течет,
От отблесков розовея,
Не знал, не знал паучок,
Что сплел ожерелье фее.
ЛИСТЬЯ
Листья лежали ковром.
На ковре золотом наш дом
Прекрасным, как в сказке, стал
И сам себя не узнал.
Шевелились листья, шурша,
И осень была хороша!
Сейчас ковер-самолет
Всколыхнется и поплывет,
И дом уплывет на нем
Многоярусным кораблем…
Соседка вышла с метлой,
Соседка была не злой,
Желала людям добра:
Добралась метла до ковра,
Гоняет, кидает прочь…
– Не хотите ли мне помочь?
В канаву и за кусты
Убрать сухие листы?
– Я шла по красным шелкам,
К закатным шла облакам.
Не осенний ли день простер
Перед ночью ковер-костер?
Влюбился дом в красоту.
Заглянув в него на лету,
Вились, кольцо за кольцом,
Листы над пустым крыльцом…
Говорю, – сама не пойму,
К чему говорю? Кому?..
У метлы, от вечерней росы,
Тараканьи взмокли усы.
Шныряя взад и вперед,
Метет она и метет.
Уныло, со всех сторон,
Лысеет голый бетон.
Соседка душой проста,
Для нее в другом красота:
Был бы двор, как передник, чист!
Исчезает последний лист…
1974
ГРОЗА
Клубилась мгла темно и мутно,
Окутав саваном сады.
Они дышать боялись, будто
В преддверии большой беды.
И безвозвратно уплывали
В ничто, от неживой земли,
А из-за гор нахлынув, дали
Вплотную к дому подошли.
И дом, в испуге окна жмуря,
Старался угадать впотьмах,
Не зарождается ли буря
В свинцово-бурых пеленах.
Потом прорвался сумрак сизый
Перебегающим огнем,
И молниям ответил снизу,
В смерчах дождя, суровый гром.
В сплошном дыму воды, сквозь хаос
Без очертаний, без теней,
Береза чудом жить осталась
На перепутье всех огней.
Они в ветвях ее горели,
И вспышки брызгали кругом,
И окна от нее прозрели,
Звеня сияющим стеклом.
Нырнет во мрак упругим телом,
И гром покатится, ворча,
И вновь она сверкает белым,
Как одинокая свеча.
Забыв, что цепкими корнями
Высокий стан в земле увяз,
Береза машет рукавами,

Рекомендуем почитать
Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы

В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.


Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Осип Сенковский. Его жизнь и литературная деятельность в связи с историей современной ему журналистики

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии `Жизнь замечательных людей`, осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют свою ценность и по сей день. Писавшиеся `для простых людей`, для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Карамзин. Его жизнь и научно-литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".