Ночной цирк - [13]

Они говорят о ней, словно ее нет в комнате, как будто она один из их любимых призрачных родственничков. Ей стоит неимоверных усилий, чтобы не содрогаться, когда они обнимают ее, благодаря сквозь слезы.

— Эти люди ничего не значат, — говорит отец. — Они даже не могут объяснить словами то, что они видят и слышат, и им проще поверить в то, что они получают чудесные передачи из загробной жизни. Почему не воспользоваться тем, что они так охотно расстаются со своими деньгами?

Селия утверждает, что никакие деньги не стоят такого мучительного опыта, но Гектор настойчив, и они продолжают путешествовать, левитируя столами и создавая, стучащих по хорошим обоям, призраков.

Она по-прежнему в недоумении он того способа, каким их клиенты жаждут общения. Не один раз она хотела связаться со своей умершей матерью и сомневалась, захочет ли та разговаривать, если будет такая возможность, особенно используя такие методы общения.

Это все ложь, хочет сказать им она. Мёртвые не парят неподалеку, чтобы постучать вежливо по чашкам и столешницам и пошептать сквозь развевающиеся занавески.

Она иногда разбивает их ценности, возлагая вину на беспокойных духов.

Отец выбирает разные имена для нее, когда они меняют местоположение, но часто использует имя Миранда, очевидно, потому что знает, насколько оно ее раздражает.

По прошествии нескольких месяцев она измучена поездкой и напряжением, да еще тем фактом, что отец едва дает ей возможность поесть, утверждая, что, если она выглядит как сирота, это делает ее более убедительной, ближе к другой стороне.

После того, как она падает в настоящий обморок во время сеансов, а не изображает идеально продуманный и с хореографической точностью, исполненный в лучших традициях драматургии, отец смягчается и дает ей передышку и девушка набирается сил у них дома в Нью-Йорке.

В один прекрасный день, за чашечкой чая, в промежутке между обдумыванием, чем бы ей намазать пшеничные лепешки вареньем или топленными сливками, он как бы вскользь упоминает, что он предоставил её услуги на выходные скорбящей вдове, живущей на другом конце города, которая согласна платить двойную цену.

— Я сказал, что ты можешь отдохнуть, — говорит её отец, когда Селия отказывается, даже не оторвав взгляда от кипы бумаг, которую он разложил по всему столу. — У тебя было три дня, которых должно было хватить. Ты выглядишь прекрасно. Однажды ты станешь даже красивее своей матери.

— Я удивлена, что ты всё еще помнишь, как выглядела мама, — говорит Селия.

— Удивлена? — спрашивает её отец, поднимая на неё глаза, и продолжает говорить, когда та только хмурится. — Я, может быть, и провел в её обществе несколько недель, но я помню её куда отчетливее, чем ты, хотя ты с ней пробыла целых пять лет. Время — специфическая вещь. В конце концов, ты и сама это поймешь.

Он возвращается к бумагам.

— А что насчет того состязания, к которому ты меня якобы готовишь? — спрашивает Селия. — Или для тебя это еще один способ заработать деньги?

— Селия, дорогая, — отвечает Гектор. — Тебя впереди ждут потрясающие вещи, но мы уступили наше право решать, когда они начнутся. Первый ход не за нами. Нас просто уведомят, когда придет время вступать в игру, как уже бывало.

— Так почему же так важно, что я делаю все это время, пока состязание не началось?

— Тебе нужна практика.

Селия наклоняет голову, уставившись на него, складывая руки на стол. Все бумаги начинают сами по себе складываться в замысловатые фигуры: пирамиды, спирали и в бумажных птиц, шелестящими крыльями.

Её отец поднимает глаза и раздраженно смотрит на дочь. Он поднимает тяжелое стеклянное пресс-папье и опускает его ей на руку, достаточно сильно, чтобы с треском сломать ее запястье.

Бумаги принимают свой первоначальный вид и с шелестом опускаются обратно на поверхность стола.

— Тебе требуется практика, — повторяет он. — Тебе всё еще не хватает самообладания.

Селия покидает комнату, не произнося ни слова, придерживая запястье и сдерживая слёзы.

— И Бога ради, прекрати реветь, — крикнул отец девушке вслед.

У неё больше часа уходит на то, чтобы собрать все осколки косточек воедино и исцелить запястье.

* * *

Исобель сидит в нечасто занимаемом кресле в углу квартирки Марко, вокруг её пальцев закручена радуга шелковых лент, а она напрасно пытается сформировать из них одну сложную косу.

— Это кажется таким глупым, — замечает она, хмурясь, глядя на перепутавшиеся ленты.

— Это простое заклинание, — говорит Марко из-за своего стола, где он сидит окруженный открытыми книгами. — По ленте на каждый элемент, связанная узелками и намерением. Это на подобии твоих карт, только здесь происходит влияние на объект, вместо того, чтобы просто угадывать его значение. Но эта косица не будет работать, если ты не поверишь в это, тебе же это известно.

— Возможно, у меня не то настроение, чтобы в это верить, — отвечает Исобель, ослабив узелки и откладывая ленточки в сторону, давая им возможность каскадом ниспадать с подлокотника кресла. — Я вновь попытаюсь завтра.

— Тогда помоги мне, — говорит Марко, оторвавшись от своих книг. — Загадай что-нибудь. Какой-нибудь объект. Нечто важное, о чем я ничего не знаю.