Ночное зрение - [5]

Митин водопровод сдали без него и с отличной оценкой.

Алла пыталась бегать к нему в больницу, потом ездила уже из города на электричке. Но Митя не принял ее, не простив прогулки с Емельяновым, и она долго ненавидела Объещикова.

Когда он забрал документы из института, никто как-то не заметил. «Слабак», — подумал тогда Емельянов. «Но почему же, — думал он теперь, — меня так затянула борьба с этим слабаком? Почему он так повлиял на течение всей моей жизни?.. И теперь он не ниже, чем доктор наук, а я сельский врач и доволен этим. Да, доволен…»

«…В работах зарубежных психологов подробно и достаточно популярно рассматривается вопрос о роли общественной значимости индивида в процессе выбора мотивов…» — говорил человек из телевизора, когда Емельяновы ели горячие блины с медом и спорили: Митя — не Митя сыплет словами.

Потом постучали в дверь с улицы, вошла снежная баба и заголосила:

— Ой, хорошо, ой, хорошо, что вы не в отпуске! Ой, скорей, скореюшки! Ой, спасите! Ой, помогите! Ой, вас ждут в больнице!..

Емельянов оделся, вышел на заснеженное крыльцо, под теплый проливной снегопад, посмотрел на небо, как со дна океана, и подумал: «А ведь я здесь жить буду и умру…»

НА ПОЧТЕ ЗИМОЙ

Ее звали Аня Арентова. Когда она явила себя городу, ей было почти восемнадцать.

Город не подавил ее своей огромностью: все это она видела в кино, а жизни совсем не боялась. Сельцо, где жили Анины родители и брат, сохло в бескрайней зоне степей и наводило ее на раздумья о красивом зеленом мире, в котором ходят парни с гитарами и шутят с девушками.

В приемной комиссии одного из институтов города лежали ее документы, но она знала, что не поступит. А иначе кто отпустил бы ее из дому, если мать называла ее только солнышком, а отец — певуньей.

Дома ее хорошо проводили в новую жизнь. Мать заплакала, отец прикрикнул на мать, а брат попросил присылать жевательную резинку, но тут же передумал и сказал ей на ухо, что хочет живого попугая.

Потом она ехала к железной дороге на агрономовском «газике», который шофер называл пылесосом. Пыли на дороге действительно лежало много, и когда они обогнали одинокого мотоциклиста, он грозил кулаком вслед «газику», захлестнутый штормовой волной пыли.

Аню везли через деревни.

Деревенские дети сидели у своих домов в бочках с водой и с интересом смотрели на проезжающих: едут!.. Куда и зачем едут взрослые чужие люди? — было написано на их лицах, подвяленных степными морозами и суховеями лета. «Еду…» — жалея их отчего-то, думала Аня. Она клонила на грудь голову. Лицо укутано было платком по самые глаза, ее долил сон, и казалось, что в поезде у вагонного окна позвякивают бутылки с прохладной колючей газировкой. Так было в детстве, когда отец возил ее в Трускавец. Сейчас звякали ключи под шоферским сиденьем, но Аня уже спала в прохладе.

Она села в поезд, и старый шофер пожалел, что из села уезжает самая красивая девушка. Он знал, что в городе таких много.

В городе у троюродной бабушки Пинджуковой дверь походила изнутри на стенд какого-то музея замков. Она много лет вдовствовала и боялась грабежей. Бабушка курила, поставив ногу на специальную скамеечку и упершись локтем в колено.

— Эх, Анька, Анька! — говорила она. — Нет бы, чтоб за землицу-то крепче держаться… Туда же — в институт наладилась! Говорила я тебе: не поступишь, вот по-моему и вышло. — Она пускала дым колечком. — Или бы на БАМ уехала… Там и замуж можно устроиться, и деньги будут. Что вот ты думаешь своей головой?

— Я, бабушка…

— Ты не бабушка… Тебе до бабушки еще ой-ой-ой… Вот пока не бабушка-то, и поезжай. Романтики хватанешь. Я-то в твои годы… А ну тебя! — и махала рукой.

Аня знала, что в ее годы бабушка была замужем за полковником артиллерии, смотрела бабушке в передник и думала о своем. О том, что нужно найти работу и вечерами ходить в музыкальную школу для взрослых.

Она не боялась жизни отчасти потому, что не представляла себе реальных ее опасностей, а еще потому, что была не из трусливых, и ей хотелось событий, где она была бы центральной фигурой. Например, она могла бы попасть в массовку на киносъемках, потом режиссер заметил бы ее и… Или можно заняться фигурным плаванием. То есть не фигурным, а синхронным. Потом интересные поездки и, может быть, заграничные. Это жизнь. А что БАМ? Чем он отличается от ее деревеньки по составу людей? Она об этом-то и думать не могла всерьез.

К осени бабушка стала совсем простой в обращении с Аней. Однажды она сказала:

— Ну что, Анька? Погостила ты у меня хорошо, пора и домой…

Аня уже успела полюбить этот дом, полный старинных книг, и никуда отсюда идти не хотелось.

Когда Аня устроилась работать дворничихой в окраинном районе города, ей дали комнату в двухэтажке из шпал, но она стала чувствовать неприязнь толстой домоуправши по прозванию Дюймовочка. Аня была терпелива, уважая прошлое Дюймовочки, в котором та была спортсменкой, и, когда она обращалась к ней не иначе как «красавица», Аня говорила: «Вера Игнатьевна». По утрам весело чистила снег, не отвечая на заигрывания прохожих, а на уроках музыки замечала, что преподаватель слишком уж нежно прижимает ее пальцы к струнам на грифе.