Ночное зрение - [4]

— Это я, — сказал Емельянов. — Спички не найдется?

Маляр подошел поближе:

— Ты, Дмитрий? Ты меня, что ли, искал?

«Опять Объещиков», — подумал сухо Емельянов и сказал:

— Нет, я не Дмитрий. Я — Лжедмитрий…

— A-а! Емельянов, — узнал маляр и судорожно вздохнул: — Чего ты? Митя, что ли, послал?

— А ты чего тут воешь? — спросил Емельянов. — И луны, кажется, на небе нет… Спички есть?..

Закурили. Маляр от первой же затяжки закашлялся, утер слезы и оправдался:

— Я ж не курю. От куренья рак бывает…

— Да ну? — притворно удивился Емельянов. — То-то я смотрю, друг Дмитрий тоже не курит!

Маляр вроде и не понял юмора, а продолжал:

— Рак свалит меня и детишек свалит… А выл-то я из-за обиды… Ну, хорошо, Емельянов: прибыли мы сюда всем гамузом. Сыновьев поднять надо? Надо. А кормиться здесь легче. Приехали. С народом обзнакомились — хороший народ, трудовой. А зоотехник со своей супругой невзлюбили моих ребят, нищими нас считают. Ладно: богатому дарят, а нищему дают. Да я-то ничего не знал, а дети молчат. А седня у Владика Ховрина день рождения, он и пригласил моего Гриньку. Играют же они вместе… Гринька пригласил, само собой, Миньку, Минька — Кольку, Колька — Витьку, ну? Дети. Они и подерутся и помирятся, им радости охота… Вот ты умный человек — врач, скажи?

— Правильно, — сказал Емельянов.

Но маляру и эти слова были ни к чему, он говорил Емельянову, как до его прихода говорил проволоке и звездам над кузней.

— А зоотехникова жена их и на порог не пустила! Вместе с ихним подарком! — Теперь уже Корнилов наклонил к студенту свое белое лицо, растерянное в ожидании правды. — Как так мы, люди, должны с детями поступать? Мы что? Мы проживем… Помрем после, а детям на свете надо по правде жить, на нее равняться. Вот и думай: то ли от них все звериное прятать, то ли зверенышами их воспитывать… Хорошо вот, много их, а если б один? На кого его оставлять, скажи?..

Емельянов пробормотал что-то сочувственное о хороших людях и выродках, понял фальшь сказанного и в который раз за вечер подумал, что беспомощен перед людьми, что надо совершать поступки, а не говорить. Ему захотелось тоже ослабеть и поплакать с маляром о своем горе, но он зевнул только нервически и сказал маляру:

— Шел бы ты домой, дядя. Ищут тебя ведь, наверно, всей оравой…

— Нет. Я сказал, что на рыбалку двинулся… Пусть спят.

— А жена не чувствует?

— Э-э! — скривился маляр. — Она за день так ухайдокается, что… — Он не нашел слов и только слабо махнул рукой…

«…Материальная бытовая сфера существования личности формируется в результате сложного стечения обстоятельств. Определение потребности выдвигает ряд затруднений практического характера, тем не менее это необходимо для выяснения закономерностей процесса…» — наяривал Митя по ящику, и Емельянов с некоторой неприязнью заметил, что думает под телевизионную дудку в данный момент и что через столько лет Митя настиг его в этой деревеньке, и снова ощутил он его превосходство над собой.

— Врешь, не возьмешь, — сказал он, глядя на Митину фотографию в малиновом альбоме. «Помнишь то утро?» — хотелось спросить Емельянову.

Когда он подошел к домику общежития, Алла уже растапливала уличную печку, а на крылечке сидел Объещиков в накинутой на плечах штормовке. Он слегка подвинулся на крыльце, заранее пропуская Емельянова, запирающего с улицы калитку. По Емельянов встал перед ним.

— Доброго утречка, — пожелал Емельянов. — Как спалось?

— Не спалось. — Объещиков сказал это и повторил: — Не спалось…

— Маляра искал? Бедного, униженного, оскорбленного маляра!

— Искал, — вставая на приступках, ответил Объещиков. — Аллу, а не маляра…

— Нашлась Алла? И где ж она была? Э-эх! А еще спортсменка, активистка!..

— Нашлась. А почему я должен был искать маляра?

И до сих пор не знает Емельянов, почему он отвел Митю за угол и рассказал о случившемся у Корниловых. Может, хотел, чтобы Алла подумала, что парни пошли драться, и как-то выказала свои чувства. А Митю как пчела ужалила: он сорвался с места и направился за ограду, на ходу понадежней натягивая штормовку.

— Что ты ему наговорил? — хулиганисто спросила Алла, моя под умывальником руки. — Не зря Минька про твой язык сказал!..

— Да его в военкомат вызвали! — не меньше удивленный Митиной поспешностью, ответил Емельянов. — Там таких не хватает… психов!..

С утра зарядил дождь, работы не было, и Емельянов спал до полудня. Потом он смотрел в серое окно и видел, как подходил к одному из колодцев Минька и бросал туда камушки. Потом Минька полазил по ископанному траншейнику, почистил морковку осколком стекла и удалился. Емельянов думал, что никогда не смог бы жить в деревне, ни за какие шанежки. И еще не знал, что Аллу распределят в Северный район, а он, доведенный любовью к ней до потери остроумия, кинется вслед; что уже не нужно будет водить ее за погост и все пойдет своим счастливым чередом. Он еще не знал тогда, что Митя подрался с зоотехником, и тот, мужик здоровый и уважающий себя, сильно побил Митю. Об этом сообщил комиссар, приехавший к вечеру на грязном мотоцикле с главной усадьбы. Комиссар сказал, что Митю увезли в больницу, и дело, наверное, удастся не доводить до суда, поскольку на зоотехнике нет ни единой ссадины. Но за то, что Митя затеял драку, ему придется ответить в институте.