Ночная стража [Доктор] - [6]

В пруду сверкнул огонек — отразился выползший краешек луны. Тут же подул ветер, разгоняя дрему.

Надо поменять скамейку — луна успела переместиться. Не проблема, скамеек в парке дюжина, и все для него одного.

Не успело новое место согреться, как шаги, торопливые, пришаркивающие, вплелись в начинающую оживать ночь. Скрипнули ворота (пора смазать петли!), человек прошел к дому и забарабанил в стеклянную дверь веранды.

Под этот стук Петров подошел к ночному гостю.

— Кто там?

Тот обернулся. Опять он, Петр Семенович.

— Это вы, доктор? Я насчет… насчет племянника… Посмотрите его, пожалуйста, ему хуже…

— Только возьму саквояж.

Пять минут спустя они входили в село.

— Что стряслось?

— Поначалу ему полегчало, рука не болела, и пятно вроде замерло. Он таблетки ваши выпил и спать лег. А ночью я проснулся, слышу стонет. Зашел к нему, рука вся серая, на шею ползет, щеку, грудь. Вот я и прибежал.

Они подошли к двухэтажному дому, добротному, каменному.

— Минуту погодите, я собаку привяжу, — хозяин распахнул калитку. — Джек, Джек! Где ты там! Что с тобой, псина?

Послышался лязг цепи, собака заскулила и — смолкла.

— Проходите, доктор.

Дорожка вела к дому, рядом с ней проволока, вдоль которой на цепи с кольцом могла бегать собака. Сейчас она, большая овчарка нечистых кровей, насколько можно было разобрать при свете ночи, жалась к хозяину.

Хозяин нагнал у крыльца.

— Я не запирал, открыто, — и прошел вперед, везде включая свет на веранде, в коридоре, в комнатах.

— Где же больной?

— Наверх подняться надо.

Лестница, короткий коридорчик привели к небольшой комнатке, почти пустой, одна раскладушка, укрытая одеялом, стул, одежда на спинке, пепельница на полу с одиноким окурком да в подсыхающей лужице самогона опрокинутая бутылка.

— Так где же?

— Был… — пенсионер немного растерялся. — Сейчас посмотрю, может, отошел куда…

Скрип половиц, хлопанье дверей.

Петров спустился вниз. Здесь было что-то вроде холла — с пустой каминной пастью у одной стены, диваном у другой, в центре столик и пара кресел.

Из двери выглянул хозяин:

— Я на улице гляну.

Петров сел в кресло, полистал лежавший на столике журнал (им оказался «Порядок»), зевнул. Спать хочется. Он слышал, как хозяин зовет «Сергей, Сергей!», рычание собаки, но сон одолевал. Нужно встать.

Наверное, он все-таки заснул, но звук отворяемой двери застал его поднимающимся из кресла.

— Нет нигде. Куда он мог деться?

— Вы меня спрашиваете? — на часах — четыре. Ночь на исходе.

— Нет. Сам не пойму… Одежда ведь здесь.

— Рассветет, тогда и поискать можно будет.

— Да, да… Наверное, он еще выпил и отсыпается где-нибудь… Вы извините, нехорошо получилось… Я через пару часов пойду, поищу…

— Найдете — зовите, — Петров пошел к двери.

Через десять минут он лежал в постели.

Спать, спать, спать…

8

Пес безучастно смотрел на Петрова. Да, восточноевропейская овчарка.

Он еще раз нажал кнопку звонка.

— А, доктор! Знаете, этот паршивец действительно напился. Напился и решил прогуляться, за ночь отмахал до Князева и оттуда утром позвонил, что уезжает домой.

— Без штанов?

— Ну, он в спортивном костюме был. Уезжает, и пусть себе. Меньше хлопот.

— А болезнь? Он же болеет.

— Говорит, лучше стало, спасибо. Если что, в городе обратится.

— Откуда он?

— Сергей? Из Москвы, в метрострое работает. Им много сейчас работы…

Запах цветов — как в парикмахерской. Слишком резкий, душно становится. Овощи, если и растут, то за домом. Зато яблони постарались по всем дворам. Яблочный год.

— С фруктами что делаете?

— Что с ними делать, в землю зарываем. Удобрение под цветы.

Петров оглядел дом.

— Нравится? Все сбережения на него потратил, и пота не жалели я и жена. Всю жизнь по военным городкам, знаете… Думали, уйду в отставку, заживем, детей приглашать будем. Теперь один пользуюсь.

— Дети далеко?

— Дочь в Москве замужем, сын на флоте, Тихоокеанском. Дочь пишет, продавай дом да приезжай. Как продашь? Кого сюда заманишь? Вот и развожу цветы. Хотите?

— У меня сейчас усадьба целая.

— Какие места загубили. Знать бы раньше…

Петров прошел метров сорок, оглянулся. Прислонясь к ограде, отставник смотрел ему вслед — или просто смотрел куда-то, видя свое, счастливую осень жизни с женой и детьми в собственном доме.

На берегу пруда привычно стоял рыбак. Ловись рыбка, большая и маленькая, с плавниками и лапками. Петров подошел.

— Клюет?

— Маленько.

— С ножками попадается?

— Бывает. И с ножками, и тремя глазами. Мы таких кошкам…

— А остальную себе?

— Что же еще жрать? Зараженная она, рыба? Так мы все тут зараженные, и животина, и люди. В пруду, правда, я да Кузьмич ловим, остальные на речку ходят, на речке уродной рыбы и нет почти. Мы-то старые, тяжело, четыре версты, да и чего нам бояться. Одно помирать, лишь бы скорее, по людски, пока сами нечистью не обернулись.

— Как это — нечистью?

— Просто, к слову. Болеют многие. Сын у меня — тоже… Он в соседнем селе живет.

— Чем?

— Говорят — белокровие… — старик равнодушно смотрел на поплавок.

Петров поднялся на дорогу.

Сын ведь. Но, может, со скуки сочиняет?

После обеда в сон потянуло неудержно — прошедшая ночь давала знать.

9

Стук громкий, настойчивый. На часах — половина шестого. Тяжело просыпаться к вечеру.