Ночи дождей и звезд - [50]

— Он продолжал переписку?

— Да, но, понимаешь, тогда я сошла с ума, и это изменило все. — Она сказала это так просто, словно съездила куда-то на автобусе, а не сошла с ума.

— Это было не совсем сумасшествие, верно? — спросил Дэвид.

— О да, не совсем. Это из-за Магды. У нее был ужасный муж, бешеный по любому поводу, ревновал Магду ко всем. А на самом деле она только и делала, что убиралась в доме, готовила ему еду и не смела поднять головы, сидя за вышиванием. Мы думали, что это именно так. Возможно, она не оторвалась бы от вышивания, если бы Ставрос не обратил на нее внимания. Кто теперь знает?

— И вам она поначалу понравилась?

— О да, очень. Это была прелестная, нежная женщина с прекрасной улыбкой и сложной судьбой, бездетная, замужем за несносным человеком. Иногда у нее появлялись синяки или раны, но всегда она винила свою неловкость. Ставрос играл в тавли с ее мужем в кафе, как все остальные мужчины. Ему вовсе не хотелось слушать о том, что творится у них в доме: «Это их жизнь, Вонни, их семейная жизнь, нам незачем лезть…»

И, возможно, потому, что я была дико занята на работе и воспитанием маленького Ставроса… В общем, я ничего не замечала. Но однажды я вошла, чтобы забрать скатерть, а она там сидела, и кровь капала на белое полотно. Я побежала за старым доктором Леросом, отцом нашего доктора Лероса. Он забинтовал рану и сказал, что так больше продолжаться не может. Нам понадобился крепкий мужчина, кто-нибудь вроде Ставроса, чтобы справиться с ее мужем. Поэтому я передала Ставросу слова доктора. И на этот раз он меня послушал и взял еще двоих друзей. Не знаю, что там было, но, кажется, они прижали обидчика Магды и рассказали, что будет, если история повторится.

— Он все понял правильно?

— Очень правильно, и Магда больше не говорила, что неловкая, и впервые ходила с высоко поднятой головой. Именно тогда все заметили, какая она красавица. До тех пор все думали, что у нее только волосы красивые, — грустно произнесла Вонни.

— Вы догадались, что Ставрос… э… заинтересовался ею? — тихо спросил Дэвид.

— Нисколько. В Агия-Анне я оказалась последней, кто узнал об этом. Я слышала, что такое бывает, но не верила. Или считала, что такие жены просто идиотки. Но в итоге это обрушилось на меня.

— Как?

— Не самым лучшим образом. Малыш Ставрос был на бензозаправочной станции. Ему тогда было четыре годика. Он спросил, почему Магда всегда такая усталая. Я удивилась, с чего он так решил, а малыш Ставрос и говорит, что она всегда ложится в постель, когда приходит к нам в дом, и папа должен сидеть с ней. Помню, как сейчас: у меня так закружилась голова, что я едва не потеряла сознание. Магда и Ставрос? В нашем доме? В моей постели? Здесь было что-то не так. Какая-то ошибка.

— И что же вы сделали?

— Закрыла бензоколонку и рано утром на следующий день пошла домой. Малыш Ставрос играл во дворе. Наш дом был там, за домом Марии. Я взяла его за руку, отвела к соседям, вернулась в дом, тихонько открыла дверь и вошла. Было очень тихо, и вдруг я услышала их смех. Он называл ее пушистым кроликом, так же он звал и меня, когда мы занимались любовью. Я открыла дверь и смотрела на них с порога. Как она была красива со своими темными длинными кудрями и оливковой кожей. В зеркале я увидела свое отражение. Ничего хорошего. Никакого сравнения!

Они немного помолчали, и Вонни продолжила:

— Я подумала, зачем я пришла и помешала им? Теперь все раскрылось. Если бы я не вернулась, так могло бы продолжаться вечно, и все бы делали вид, что все хорошо. Все мы. Но, глядя на нее, на ее красоту, я поняла, что проиграла. Конечно, он предпочтет ее, а не меня. Поэтому я ничего не сказала, а просто глядела на них, как мне показалось, бесконечно.

Потом Ставрос сказал: «Пожалуйста, не устраивай сцен, Вонни, ты расстроишь ребенка». Вот о чем он подумал прежде всего — боялся расстроить малыша Ставроса! А меня расстраивать было можно! Я бросила семью, родину ради него. Вонни расстроить можно, ту Вонни, которая украла деньги, чтобы купить ему гараж, и которая работала в нем от зари до зари. Каждый день, чтобы дело процветало… Вдруг все показалось напрасным, словно облупившаяся картина на стене. Теперь все было неправильно…

Дэвид слушал как завороженный.

— Я ушла. Из спальни, из дома, мимо малыша Ставроса, игравшего с другими детьми. Направилась в верх города, в маленький бар. Туда, где обычно сидели и пили старики. Заказала ракию, ты знаешь, самый крепкий напиток, который есть у них, похож на пойтин у меня дома. Я пила, пока не забыла то, как ее овальное красивое плечо прижималось к его груди. Напилась так, что свалилась на пол.

Они отнесли меня домой, ничего не помню, как это было. На следующий день я проснулась в нашей кровати. Ставроса нигде не было. Я вспомнила ее в этой самой кровати, и мне стало плохо. Маленького Ставроса тоже нигде не было. Я вышла на работу, но от запаха бензина и выхлопных газов мне снова стало худо. Я пошла в бар, где была накануне, извинилась за свое поведение и спросила, сколько должна. Они все закачали головой, не хотели ничего брать с меня за то, что я опьянела от их ужасного и, возможно, не очень хорошего домашнего вина. Нервничая, я спросила, как меня встретили, когда они отнесли меня домой.