Ночи дождей и звезд - [49]

— Что? Вы что, разбежались? — Она не смогла скрыть радости в голосе.

— Нет. Не будь дурой, мне пришлось уехать в Афины…

— По работе? — сухо спросила Барбара.

— Вроде того… Эти недоумки в Агия-Анне говорят, что она уехала, поэтому возникли трудности с общением.

— О да, Шейн. Мне ужасно жаль.

— Тебе? Не может быть. Да ты просто рада.

— Чем могу помочь конкретно, Шейн? — спросила Барбара.

— Скажи ей, чтобы связалась со мной в… Нет, забудь, я сам ее найду.

— Ты уверен, Шейн? Буду рада помочь, — мурлыкала Барбара. Она не слышала ничего более приятного с момента, когда ее лучшая подруга Фиона связалась с этим противным Шейном.

Томас взглянул на Вонни, которая тихо рассказывала ему историю своей жизни. Теперь она поведала ему, как выплатила свой огромный долг. Сколько еще тайн было у нее?

— Вы расплатились с супермаркетом? — поинтересовался он.

— На это ушло немало времени… почти тридцать лет, — призналась она. — Но они получили обратно все до последнего пенни. Я начала со ста фунтов в год.

— Они вас поблагодарили? Простили?

— Нет, вовсе нет.

— Но родственник вашей мамы признал возвращение долга?

— Никак не признал. Нет.

— А вы поддерживаете отношения со своей семьей?

— Короткая, холодная записка каждое Рождество. И все это из христианского сострадания, как доказательство самим себе, что они великодушны, способны к всепрощению, да и то не долго. Я писала длинные письма, посылала фотографии маленького Ставроса. Но отношения сложились односторонние. А потом, конечно, все изменилось.

— Изменилось? Они приехали к вам?

— Нет. Хотела сказать, что изменилась я. Понимаете, сошла с ума.

— Нет, Вонни, вы — сумасшедшая? Этого я не понимаю.

У нее был усталый вид.

— Не говорила о себе сто лет, немного устала.

— Тогда прилягте в своей комнате, — заботливо произнес он.

— Нет, Томас, надо покормить кур.

— Позвольте мне сделать это за вас.

— Благодарю, но нет, и вот еще что, Томас… можете рассказать остальным все. Что услышали обо мне. Не хочу, чтобы они расспрашивали людей в городе.

Он смутился.

— Им вовсе не обязательно знать, никто не имеет права лезть в чужую жизнь.

— Остальное расскажу потом… знаете, как «продолжение следует». — Смех ее был необычайно заразительным.

Он заметил, что улыбнулся ей в ответ.

В ту ночь она домой не вернулась.

Позднее, выглянув в окно, Томас заметил в курятнике ее фонарь.

На следующий день Томас рассказал остальным историю Вонни. Они взяли за привычку собираться в полдень в кафе с плетеными столиками.

Дэвид доложил об успехах уроков вождения. Однажды они даже подвезли знакомых Марии. Дэвид не понял того, что они сказали, но по громким восклицаниям догадался, что они одобряют.

Эльза и Фиона умолчали про весточки из дома, но рассказали, что утром помогали старику красить деревянные стулья. Он хотел сделать их все белыми, но Эльза предложила один стул покрасить синим, другой желтым. Ему очень понравилось. Им показалось, что он остался доволен.

А Томас всех развлек рассказом о Вонни.

— Она сама захотела рассказать, словно бы решила выговориться с одним из нас.

Они задумались о стране, где бастуют банки.

— Действительно, отец рассказывал об этом. Говорил, что страна отлично обошлась без них. Было несколько афер, как у Вонни, тоже сбежали с небольшими суммами, но это мелочь, — вспомнила Фиона.

— Интересно, кому она расскажет следующий эпизод своей жизни, — задумалась Эльза.

Следующим был Дэвид. В тот же день после полудня.

Томас с Эльзой пошли прогуляться по берегу, Фиона ушла к Йоргису узнать, нет ли вестей из Афин. Дэвид сидел на валу гавани с греческим разговорником.

Вонни присоединилась к нему, чтобы помочь с произношением.

— Скоро заговоришь как местный, — ободрила его она.

— Едва ли. Но мне здесь нравится. У людей достойные ценности, они не одержимы деланием денег.

— Если хорошенько покопаться, у каждого найдется изъян, — заметила Вонни.

Он рассказал Вонни о приглашении отца на присуждение премии и о том, как смешно все это будет выглядеть. Он вынул приглашение из небольшого кейса для плеера, и она внимательно его прочла. Потом он дал ей письмо матери. К его удивлению, она читала со слезами на глазах.

— Ты, конечно, вернешься, — сказала она.

— Нет. Не могу. Через полгода будет еще что-то. Мне не уйти, засосет. Но, Вонни, вы, как никто, понимаете, как важно убежать. Вы же так и не вернулись в Ирландию, да?

— Да, но очень хотела, тысячу раз хотела вернуться и повидаться с родными. И на свадьбу сестры, и на банкет, когда папа ушел на пенсию, и когда мама была в больнице — всегда. Но меня не ждали, поэтому я не смогла.

— Почему вы уверены, что вас не ждали? — спросил Дэвид. — У вас были друзья, с которыми вы переписывались?

— Нет. Все мои подруги возненавидели меня. Я сделала все то, о чем они мечтали. Жила со взрослым мужчиной. Бросила школу, обналичила безнадежный чек во время банковской забастовки, сбежала на греческий остров. Нет, они со мной не переписывались… но, странно, Джимми Кейн посылал весточки. Думаю, он чувствовал себя виноватым. Если бы он не уволил Ставроса, ничего бы такого не случилось. Поэтому он, и только он отвечал на мои письма. Я сказала ему, что обрадовалась, когда он уволил Ставроса. Думаю, ему стало легче от моих слов. Он рассказывал мне обо всем, что случалось в городе, и я кое-что знала про Ардивин. Не очень много, но хотя бы что-то.