Ночевала тучка золотая... - [20]

А Нонна сейчас, глядя на свою тетку, мысленно провела параллель между ней и той немолодой, красивой женщиной – бывшей секретаршей Гитлера.

Фрау Татьяна сказала тогда, что нельзя обвинять Гертруду Юнге в том, что она работала у Гитлера. Ей было тогда всего двадцать лет.

При первой же встрече с теткой Нонна спросила ее, как могла она покинуть родину, и та оправдалась тем же удобным способом: молодостью, своими двадцатью годами.

Гитлеровская секретарша утверждала, что она (а может быть, также и ее фюрер!) не знала даже о существовании лагеря Дахау, который был расположен тут же, под Мюнхеном. Из города можно было видеть дымящиеся трубы крематория, в котором сжигали узников. Она не могла не знать этого! Она – в свои непримиримые с насилием двадцать лет – мирилась с этим! И не восстала…

Татьяна Вейсенбергер во время войны жила с мужем в Швеции. Она спокойно созерцала издалека, как погибала ее родина под ударами гитлеровских захватчиков. И неизвестно, радовалась ли она тогда, когда Россия, как сказочный раненый богатырь, истекающий кровью, расправила плечи, нанесла смертельный удар стоглавому змию.

Нонна второй раз за этот день пожалела, что приехала в гости к тетке.

– А вы, Курт, родились в Мюнхене? – спросила Нонна, отгоняя неприятные мысли.

– Нет. В Италии. Я жил там четырнадцать лет. А потом приехал в Мюнхен.

– Вы немец?

– Да.

– А вы могли бы жить, скажем, в Америке или в Англии?

– О да, конечно. Если это было бы удобно мне.

– Удобно – и только? – изумилась Нонна.

– Удобно во всех отношениях.

Курт снова увидел, что разговор неприятен фрау Татьяне.

Он налил вина в три рюмки, поднял свою и сказал по-немецки:

– За прекрасную русскую девушку! За вашу судьбу. Она должна быть блестящей, как судьба вашей знаменитой бабушки.

«Она не будет такой, как у бабушки, не будет, если даже хватило бы таланта. Счастливая звезда восходит слишком редко!..» – подумала Нонна и грустно улыбнулась Курту. Чокаться в этой стране не полагалось.

Тетя Таня вдруг поспешно налила еще вина в рюмки и заговорила горячо, с волнением:

– А теперь вот за что выпьем: Курт обещал узнать насчет фильма «Марфа Миронова». Если это подтвердится, мы сейчас же сообщим о том, что у Марфы Мироновой есть внучка-актриса, и потребуем ей роль. Из Германии ты прямо перекочуешь во Францию – и прямо, Нонночка, в кинозвезды!

Нонна опустила глаза и молча, без улыбки выпила свое вино. Опять ей стало не по себе в обществе Курта и тети Тани. И опять она утешила себя: «Я приехала развлечься. Не буду разгадывать их мысли, не буду ни о чем думать, буду смотреть, смотреть и веселиться».

И она стала изучать Курта – прямо, беззастенчиво, как это делают дети. Она отметила, что его румяные щеки были великоваты для его лица. Так же великоваты были и его руки, покрытые легким рыжеватым пушком. Они, эти большие руки, были слишком уж подвижными, цепкими. Его светлые, с чуть заметной рыжинкой волосы красивыми волнами шли кверху, закрывая четко намечающуюся лысину. Ее Нонна разглядела еще в машине, когда тетя Таня сидела рядом с Куртом на переднем сиденье. Она разглядела эту лысину и с непонятным ей самой торжеством усмехнулась так громко, что тетя Таня обернулась.

– Курт, а к какой партии принадлежите вы? – спросила Нонна.

– Я не принадлежу ни к какой партии, – ответил он.

«Состоять в партии, вероятно, для вас было бы неудобно в некоторых отношениях?» – чуть не сорвался с губ Нонны ехидный вопрос, но она вовремя удержалась.

Затем она стала рассматривать тетю Таню.

Прежде всего Нонну удивило то, что тетя Таня жадно и много ела. «А завтрак и ужин дома были такими легкими, – подумала Нонна. – Нет, не такой уж плохой у нее аппетит».

Вчера тетя Таня нравилась Нонне больше. Вчера, неожиданно для себя, Нонна почувствовала в ней человека близкого по крови. Особенно когда она так кстати появилась в Кёльне у поезда. Сегодня это чувство прошло. Перед Ионной был совершенно чужой человек, непонятный и неприятный. Только большое сходство с отцом примиряло Нонну с ней. То же худощавое, моложавое лицо, те же зоркие глаза неопределенного цвета и (это она знала, правда, по рассказам) такие же веснушки, как у отца, густо покрывающие лицо, шею и руки.

Тетя Таня выглядела для своего возраста вполне хорошо. Она следила за своими короткими, выкрашенными светлой краской и отлично уложенными волосами, одевалась изящно, со вкусом.

Нонну так и подмывало спросить: «Неужели в ФРГ нет средств против веснушек?» Она была уверена, что тетя Таня не сводит веснушек просто потому, что хочет иметь свои особые приметы и чем-то отличаться от других. Бабушкина компаньонка уверяла, что Татьяна вышла замуж за немца и уехала в Германию не потому, что полюбила Вейсенбергера, а лишь потому, что это было необычным, экстравагантным шагом.

Она и теперь любила все необычное. Вероятно, и о Нонне поэтому вспомнила и пригласила ее в Мюнхен. Курт рассказывал Нонне, что фрау Татьяна известна в Мюнхене своим салоном, где собираются необычные люди. Таким образом и началось ее знакомство с секретаршей Гитлера.

– Курт, у вас есть семья? – спросила Нонна.

– Я… как бы это сказать? – он обратился за помощью к тете Тане.