Ночевала тучка золотая... - [21]
– Он… – Тетя Таня замялась, она забыла русское слово «холост». – Он не имеет семьи.
– Я жених, Нонна, – многозначительно сказал Курт.
– Курт очень завидный жених, – так же многозначительно сказала тетя Таня. – Он богат, красив, умен и, несмотря на молодость, практичен. Что же еще надо? Многие девушки были бы осчастливлены его предложением. Но он что-то уж очень долго выбирает подругу жизни. Право, Курт, что-то уж очень долго!
– Да, очень долго! – засмеялся Курт. – Не хотел… как это по-русски… по расчету не хотел. Хотел по любви. А полюбить не получалось…
Курт посмотрел на Нонну так, что без слов стал ясен конец фразы: а теперь, мол, пришла любовь.
Нонна вспыхнула и потупилась. «Что за чушь, – подумала она, – разве можно влюбиться так быстро?» Но ей вспомнилось, как Пушкин писал о первой встрече Татьяны с Онегиным: «Она сказала – это он». Да, видимо, бывает любовь с первого взгляда, и очень может быть, что холостой Курт влюбился в Нонну. «Будет о чем порассказать друзьям: капиталист влюбился в комсомолку!»
– А я комсомолка, Курт, – сказала Нонна с улыбкой, – и скоро вступлю в партию.
– В какую? – спросила тетя Таня.
Сперва Нонна не поняла вопроса.
– В партию, – повторила она.
– Я понимаю… – сказала тетя Таня. – Разве у вас по-прежнему одна партия?
Нонна засмеялась. Таким смешным ей показался вопрос тети Тани. «Уважаемая тетушка, вы совсем онемечились», – хотелось ответить ей, но Нонна серьезно сказала:
– В Коммунистическую партию.
Курт и тетя Таня перекинулись какими-то немецкими фразами.
А Нонна стала рассматривать посетителей ресторана. Ее внимание привлекли двое: он и она, видимо индусы. Она, задрапированная в легкую тунику, с распущенными иссиня-черными волосами и с огромными, лежащими на плечах круглыми серьгами, была удивительно хороша. Нонна заметила, что Курт, с первого взгляда влюбившийся в русскую девушку, все же довольно часто поглядывал на соседний стол.
Спутник этой красавицы был тоже хорош собой. Его черная борода и баки, причудливо закрученные на какое-то специальное приспособление, уходили под чалму. Он глядел на свою соседку с тем же выражением жгучих глаз, как и Курт при взгляде на Нонну.
Круг ресторана чуть уловимо двигался и двигался, развертывая панораму красивого старинного города, прозванного маленьким Парижем.
Курт рассчитался с официантом. Тетя Таня первая поднялась из-за стола, улыбнулась и сказала:
– Ну а теперь, Нонночка, в Нюрнберг! – И обратилась к Курту: – Отдадим свое золотое время моей милой племяннице.
– О! Я отдал бы ей жизнь, если бы она захотела! – многозначительно перевела тетя Таня фразу, сказанную Куртом по-немецки.
Нонна вспыхнула. Поспешные объяснения Курта в любви в присутствии тети Тани казались ей странными и даже циничными.
12
Ночью Нонна долго не могла заснуть, перебирая впечатления минувшего дня – первого дня в Мюнхене.
Вспоминался неуютный Нюрнберг. Дворец юстиции, который она представляла себе совсем иным, гораздо более величественным. Зал, где в 1946 году судили главных военных преступников… Скамья подсудимых, на которой провели последние часы своей жизни Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг… Те, чьи имена навеки стали символом кровавой, звериной жестокости.
– Это сохранилось с тех самых пор, – сказал заместитель прокурора, сопровождавший Нонну, фрау Татьяну и Курта. Он указал на небольшой поднос с графином, стаканом, пузырьками из-под валерьяновых капель и нашатырного спирта. Он показал маленькую дверь из особого коридора, ведущую прямо к скамье подсудимых. – Им объявили приговор… каждому в отдельности. Эта дверь открывалась. Вводили преступника. Он стоял в свете прожекторов и слушал: «Смерть через повешение».
…Вспомнился Нонне страшный, запущенный стадион Партейленде, где Гитлер принимал парады своих войск.
Фюрер приказал построить этот стадион так, чтобы он, подобно Колизею в Риме, стоял тысячелетия, напоминая миру о величии гитлеровской эпохи. Но бомбы наступающих американских войск повредили стадион. Он был запущен и напоминал не о величии, а о безумии человека, вовлекшего свой народ и весь мир в величайшую катастрофу.
И почему она, Нонна, не задумывалась над всем этим? И почему редко говорят об этом ее молодые друзья? А когда старшие напоминают об ужасах войны, о героизме отцов, о великой силе русского духа, она и ее сверстники иной раз даже и отмахиваются от этих разговоров, как от чего-то наскучившего, надоевшего, уныловоспитательного…
Потом вспомнился Алеша, и ей стало грустно, безысходно грустно, как это всегда случалось, когда она думала о нем.
«Не любит?! Пусть! А вот Курт влюбился. Буду крутить с Куртом, назло Алеше. Я ничем ему не обязана. А Курт – это экзотика! Советская комсомолка и капиталист из ФРГ!»
Нонне стало смешно. Она легла на живот, повернула голову назад, насколько это было возможно, оглядела себя в роскошном розовом пеньюаре тети Тани, обхватила руками подушку, уткнулась в нее, чтобы заглушить собственный смех, и вскоре уснула.
А Курт Браун не мог уснуть в эту ночь почти до рассвета.
Он тоже жил на вилле под Мюнхеном. Его хозяйством управляла красивая незамужняя экономка средних лет.
«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна.
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.
Повести о старшеклассниках и их любимых учителях. Действие происходит в наши дни в Сибири. Рисунки Н. Кравченко.
Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.