Ночь в Кербе - [15]

— Концерт в самом деле неплохой, — сказала она. — Но теперь мне пора…

— Могу я вас сопроводить? — сказал я, и, испугавшись, затараторил: — Конечно, если вы не против, а если про…

— Mais si, — перебила она меня. — Allons-y[26].

Мы замерли и позволили толпе вынести нас наружу, в прохладную ночь, пахнущую травами и почему-то свежими круассанами. Я глянул в небо и понял, в чем дело. Сиял новехонький полумесяц[27].

— Где вы остановились? — спросил я ее, в душе надеясь, что…

— В монастыре, — сказала она, и надежды мои осыпались нам под ноги, ведь, как я слышал, артистов и часть добровольцев селили в бывшем монастыре, как в общежитии, по двое-трое в номере.

Тем не менее я вызвался ее провожать. И это оказалась самая удивительная и прекрасная ночь в моей жизни, несмотря на то что мы даже не прикоснулись друг к другу. Что это было? О… Начнем с того, что…

<……………………………………………………………………

………………………………………………………………………

………………………………………………………………………

………………………………………………………………………

<……………………………………………………………………>

(здесь пять страниц текста испорчены — прим. издателя.)

* * *

Следующая встреча проходила в городке Каденак, на Площади Чтений. Маленький колодец в стенах четырех старинных домов, на месте — как буркнул пролетавший мимо Жан-Поль, который все большее сходство приобретал в моих глазах с кэрроловским кроликом, и я уже искал взглядом дыру, куда спрячется мой гостеприимный хозяин… — старинной церкви XI века. Якобы, пояснил мне уже помощник Жан-Поля, — мускулистый юноша средиземноморского типа, прятавший свою чрезмерную молодость за густой бородой, — здание изначально принадлежало церкви католической, а после его облюбовали катары, повешенные затем католиками, пришедшими в городок армией Симона Монфора… С церквушкой оказалась связана легенда о даме Жишо — сеньоре катаров, взятой в плен после долгой осады и сброшенной в колодец злобными крестоносцами. По одним из источников — Жан, так его звали, уже притащил мне откуда-то брошюру, — даму Жишо сбросили в колодец обнаженной, и она вырывалась и кричала. По другим — ее опустили туда в одежде и, молчаливую, стоящую на коленях, забросали камнями. В любом случае сеньора катаров нашла свой конец в своем замке, на дне колодца… Слезы выступили у меня на глазах из-за солнца. Проморгавшись, я скрыл смущение в пластиковом стаканчике с вином. Жан продолжал рассказ. Время не пощадило церковь, и от здания остались лишь каменная лавка и камень. Как абсурдно это звучало! Но я привык, привык… Земля сюрреализма — жар солнца и игра воздуха кого хочешь заставят мир видеть глазами артиста, помешавшегося от абсента, — Пиренеи втягивали меня в свой абсурд все больше. Всю площадь на месте бывшей церкви, которая, возможно, никогда и не существовала, покрыли стульями. Для нас, писателей, оставили лишь ту самую лавку, протертую задницами поколений, живших и умиравших в городке на протяжении целого тысячелетия. Я поерзал и уселся. Площадь оживленно шумела. Я с изумлением насчитал около пятиста человек. Вот вам преимущества встреч с читателями в небольших городках… люди здесь голодны на представления… мы клоуны карнавала, танцоры процессии dance macabre, пришедшие развеселить их… Сразу застучало сердце. Я почувствовал тошноту, как всегда, когда должен выступать перед толпой. Машинально приложил руку к аорте на шее.

— Что с вами, Владимир, вам нехорошо? — против всех законов физики склонилась надо мной статуя.

Я не сразу понял, что каменная женщина, скрывшая от меня солнце, — моя вчерашняя актриса. Боль в горле прошла.

— Ева, — сказал я.

— Вам нехорошо, — повторила она.

Я глядел на нее неотрывно. Слегка нахмуренные брови, округлившиеся, сосредоточенные губы. От этого Ева выглядела еще некрасивее, чем вчера. На Еве висела все та же юбка до колена, только сегодня актриса еще прикрыла обнаженные плечи кофтой.

— Было, — ответил наконец я. — Но теперь с вашим приходом я исцелился.

Жан-Поль издалека показал большой палец, послав солнечный блик на стену дома от белоснежных зубов. Ева терпеливо — она будет делать это всегда — улыбнулась моим попыткам заигрывать.

— Воды? Лекарств? — спросила она.

— Ну, я не настолько стар, — сказал я.

Она расслабила рот и поощрительно вздернула уголки губ. Длилась улыбка секунду, но я понял значение слова «блаженство», ведь адресовалась улыбка мне. Мы разошлись. Ева явила мне зад — из-за прилипшей к ногам юбки — и прошла в зал под открытым небом. Я задрал голову и постарался справиться с волнением, пока Жан-Поль читал что-то из моей книги, представляя меня, а после предоставил это право Еве. Зрители смеялись и аплодировали. Это лишь добавило мне смущения. Когда-то я считал себя выдающимся писателем, но ко времени поездки в Керб, как я уже говорил, от моего пыла не осталось и следа. Разница между мной нынешним и начинавшим была примерно той же, как между участниками Первого Крестового Похода и Шестого. Я прошел путь, победил, проиграл и познал все, что должен был. Я добыл Иерусалим и оставил его. Меня окружили и разгромили под Адрианаполем, зато я взял штурмом Дамаск. Но все это потеряло для меня смысл.

Я оказался преисполнен горечи и разочарования.