Ночь, сон, смерть и звезды - [209]

!

А может, скажет с сестринской ухмылочкой: Подержи в морозилке до следующего Дня благодарения.

Как всегда, народ набросился на суфле из батата, приготовленное Джессалин; сервировочная чаша была практически пуста. (Тайный ингредиент: зефирки.) Каждый год Беверли себе клялась, что не притронется к суфле, а в результате наедалась.

Стив опустошил бутылку вина в свой бокал. Поглядывая на жену. С виноватым видом? За последний час он уже несколько раз (как Беверли заметила) вставал из-за стола и выходил из столовой, а может, и из дому. Курил на крыльце (хотя вообще не должен курить) или кому-то названивал по мобильному.

Я все про тебя знаю, Стив.

Да? И что же ты знаешь?

Чем ты занимаешься. О чем думаешь. Какая у тебя тайная жизнь.

И какая же она, расскажи, дорогая.

Последние три года как минимум Беверли просила мужа написать завещание. Он – свое, она – свое. Вместе сходят в адвокатскую фирму «Баррон, Миллс и Макги». Хватит уже откладывать. Это их долг перед детьми и друг перед другом – не умереть без завещания. (Она выучила словечко intestate и колола им бедного Стива, которому в нем слышались testes[49], то есть непосредственная угроза.) В теории он был с ней согласен, но каждый раз, когда она договаривалась о встрече с юристом, он придумывал очередную отговорку. А она с жалостью заключала: Он думает, что никогда не умрет.

Женщина иначе думает. Иначе понимает.

Женщины знают свое тело лучше, чем мужчины свое.

Месячные. Ты понимаешь склонность тела к распаду. Но и к выживанию.

После ужина, после окончания футбола, когда гости разойдутся по домам, а дети отправятся спать, она оставит мужу папочку. А он подумает, что это связано с завещанием.

Потом начнет читать, и у него откроются глаза.

Я тебя тоже люблю… или любила. Но все, слишком поздно.

Чем там похваляется Лорен? Собирается в своей школе учредить стипендии имени Уайти. Беверли осуждает эти планы. Таким очевидным способом ее сестра рассчитывает завоевать симпатию общества и семьи, а заодно и (покойного) отца.

Хотя… Стипендиальный фонд имени Джона Эрла Маккларена. Звучит красиво и благородно.

– Лорен, ты, кажется, собралась в далекое путешествие на Рождество?

– Да. Думаю, я заслужила отдых.

– У учителей средних школ летний отпуск короткий?

– Я же администратор, а не учитель. У нас разные рабочие графики.

– Весной ты уходишь в академический отпуск? Вообще не будешь работать? Большой перерыв. – Беверли старалась говорить искренне, но при этом чувствовала, будто злорадные рыжие муравьи бегают по телу и щекочут бока. – А затем тебя переведут в другую школу?

– Да.

Скажи прямо: Тебя понизят в должности до замдиректора второразрядной школы.

Скрежеща зубами (от ярости? от стыда?), Лорен проигнорировала выпады сестры и объяснила всем, что бóльшая часть денег, завещанная ей отцом, должна быть передана обществу.

– Папа хотел, чтобы мы проявляли щедрость. Он был для нас образцом. Думать о других, а не только о себе.

Все это произносилось тоном директрисы, обращающейся к доверчивым родителям, слегка запугивающим, но по-доброму, в идеалистическом контексте. Настоящая шарада! Даже проявляя щедрость, Лорен оставалась прижимистой, расчетливой. Беверли видела ее насквозь, как через рентгеновский аппарат. «Филантропия» сестры была ей особенно неприятна, поскольку предполагала, что и ей самой следует поступать так же.

Треть завещанных отцом денег она потратила на ремонт и поддержание дома. Новая крыша, новая подъездная дорожка. По слабости душевной отдала деньги давившему на нее Стиву, который на что только их не пустил, в том числе на новенький внедорожник. Но какую-то часть себе все же оставила. Пришлось спрятать на специальном счете, только не в банке Чатоквы, чтобы муж-обманщик до них не дотянулся.

Однажды она исчезнет. Улетит, как Лорен, на какой-нибудь экзотический остров или поближе, например, в Нью-Йорк, где у нее еще есть (хотелось верить) несколько подруг по колледжу. Из женского клуба. Ее ждут… где-то там. Вот дети подрастут, станут независимыми. Уедут в колледж. И когда же это случится? Мозг сейчас не просчитывал, годы терялись в далекой перспективе.

Она с удивлением услышала собственную речь:

– Да, папа хотел, чтобы мы проявляли щедрость. Кажется, я еще никому не говорила… я выделю деньги на открытие в городской библиотеке… читательского клуба имени Джона Эрла Маккларена… для школьников, пожилых людей и иммигрантов, желающих подтянуть свой английский… Это будет на первом этаже, в комнате со стеклянными стенами, сразу за абонементным столом.

Стив вопросительно поглядывал на жену, другие же находились под впечатлением. Кто-то даже поаплодировал, а Зак поднял бутылку с элем в приветственном салюте. Том и София, при всем удивлении (похоже), смотрели на нее с одобрением. И только Лорен пронзила ее холодным обвинительным взглядом: Вот вруша! Чушь собачья.

(На самом деле Беверли еще ни с кем на эту тему не говорила. Уайти завещал библиотеке приличные деньги, поэтому идея Беверли не отличалась оригинальностью, но ее словно осенило, что об этом надо объявить именно сейчас, пока гости не разошлись. Завтра она позвонит знакомому сотруднику по развитию, а в понедельник заедет в библиотеку с выписанным чеком.)