Ночь, сон, смерть и звезды - [210]

Ее филантропию наверняка оценит местная пресса. Только надо действовать быстро, до того как распространится информация о Лорен с ее «стипендиями».

А вот и десерт. Тарталетки с фруктами, ванильный бисквит с клубничной глазурью, тыквенные пироги Хьюго (суховатое тесто, многовато специй, а в остальном ничего), разные сорта мороженого. Батончики с хрустящей крошкой, овсяное печенье. Шоколадки в ярко-золотистой упаковке.

По телевизору начался показ отборочной игры, и половина гостей шумно проследовала в подвальное помещение.

Том поднялся из-за стола вместе со всеми, но (как выяснилось позже) не спустился вниз, а по-тихому улизнул, ни с кем не попрощавшись, правда вскоре прислал эсэмэску, в которой поблагодарил хозяйку за приглашение и великолепный ужин, как всегда.

У пожилой родственницы, пришедшей с великовозрастным сыном, закружилась голова, когда она попыталась встать. Раздались испуганные возгласы. У Беверли упало сердце: О господи, нам только не хватало еще одной смерти! Но практичная София быстро вмешалась, помогла женщине наклонить голову к коленям, чтобы восстановить подачу крови в мозг, и кризис миновал.

– София станет прекрасным доктором. – Неизбежный приговор был произнесен.

Пришло время убирать грязный стол. Нет ничего хуже Дня благодарения. Такое впечатление, будто по кухне пронесся вихрь, оставив после себя в самом центре гротескный скелет индейки на огромном, заляпанном жиром блюде, но Беверли только посмеялась от души: Ее ничто не растревожит, не испортит ей хорошее настроение.

Еще одна белая таблетка, запитая терпким вином, помогла ей увидеть мир с лучшей стороны, несмотря на всю его абсурдность: муж внизу жадно смотрит по телику игру с мячом, в то время как жена на кухне отскребает и моет тарелки, набивает доверху мусорный бак, уже готовый взорваться, а их брак разматывается на глазах, как клубок или дешевый вязаный свитер.

Отдала Лорен пенопластовый контейнер, в который сбросила остатки брюссельской капусты. По-сестрински попрощались: Спасибо, Лорен. Как всегда.

Лорен отнесла на кухню несколько грязных тарелок с таким видом, будто эта женская доля для нее в новинку – не то чтобы противопоказана, но несвойственна. Ее стратегия заключалась в том, чтобы держаться подальше от поднятия тяжестей, мытья тарелок, отскабливания сковородок и всего связанного с мусором, оставляя это более умелым (женщинам). Хотя ее доминирующим тоном был сарказм, она, как это ни странно, была совершенно глуха к сарказму из чужих уст, а потому отнеслась к возвращенной ей брюссельской капусте совершенно невозмутимо.

– Как хорошо! Завтра сама съем. Она ведь недешевая.

Последней из Маккларенов ушла София, которая импульсивно обняла хозяйку, чего почти никогда не делала, и поблагодарила за то, что у нее «такая замечательная сестра». (Может, ей вино в голову ударило? Беверли чуть не прослезилась.)

И тут София нерешительно, идя на риск, сказала:

– Беверли, я бы на твоем месте не стала обвинять маму в ее дружбе с Хьюго. Ей и так непросто… держаться на плаву… сама знаешь.

Беверли запротестовала:

– Я… я не пыталась ее ни в чем обвинять… просто… мне кажется…

– Но это ее жизнь, а не твоя, Бев. Просто порадуйся, что она счастлива.

– Но как она может… быть счастливой?

Сама не поняла, что сказала. София, черт бы ее побрал, вот ведь спровоцировала… Беверли заплакала от возмущения, а София поспешно ретировалась, застегивая на ходу пальто.

Беверли хотелось крикнуть ей вслед: Я маму не обвиняю, она сама виновата!

Половина одиннадцатого. Футбол давно закончился. Из шумных фанатов в просмотровой комнате остался один Стив – развалился в глубоком кресле, с пультом в руке, и пялился в экран мутным взором. Готовясь увидеть в комнате бардак после мужской гулянки, Беверли со стальной улыбкой положила на стол перед мужем папочку от фирмы «Баррон, Миллс и Макги» и нейтральным, даже дружеским тоном сказала:

– Это тебе для ознакомления.

Для ознакомления. Она нарочно выбрала канцелярит. Подходящий случай.

Стив моргнул и в ужасе покосился на папку:

– О боже. Это оно?

– Нет никакого «оно». Есть твое завещание и мое завещание.

Она говорила ровным тоном, хотя сердце билось учащенно из сострадания к мужчине, глядевшего с такой настороженностью.

– Зачем сейчас-то? В такой день…

В его голосе звучала страшная усталость! Несколько часов футбола выпотрошили его полностью.

Беверли захотелось его тронуть. За запястье, за плечо. Только коснуться. А Стив поймал бы ее за руку, как он иногда делал, и поцеловал. Ни к чему не обязывающий жест, который ему ничего не стоил и так много значил для нее.

Она собиралась принести ему бутылку содовой. После многочасового бурного боления организм обезвоживается. Собственно, она могла бы и сейчас сходить наверх и взять бутылку в холодильнике. Он бы это оценил.

Но Стив уже перевел взгляд на экран, обладавший непреодолимой силой притяжения. Ничего, кроме рекламы. Он переключился на другой канал. Снова реклама. Еще раз переключил.

Воздух душный, спертый. Мужские запахи. Атмосфера истощения. Восторг, обернувшийся смертельной усталостью. Перед большим плоским экраном расставлены стулья, по полу разбросаны никому не пригодившиеся подушки. Стопки детских DVD отодвинуты в сторону. На шкафчике пустая бутылка от пива «Молсон» оставила на кленовом дереве круглый след. Муж явно не торопится вставать с кресла и подниматься к ней наверх. Он расстегнул верхние пуговицы рубашки и распустил ремень на животе. Скинул туфли. То ли пьян, то ли после алкоголя впал в летаргию.