Но человека человек. Три с половиной убийства - [33]

объясни для людей, сеня

объясни по-человечески зачем ты это сделал

а люди не хотят понимать

сочувствовать — это они рады, даа

фанатеть по колумбайну оправдывать извинять это они могут

«его не любили папа и мама»

«его травили в школе»

«он жил в жестоком мире, его не считали человеком, вот он им и не стал»

все это сопливая слезливая пафосная хуйня

по форме правда ложь по сути

я сделал пиздец не потому что я не человек как все вы

а потому что человек как все вы

потому что должен быть наказан по закону

потому что трусливо избегаю наказания

потому что у каждого есть сад

потому что каждый может его сломать

потому что в аду все тоже люди

потому что по образу и подобию

но это все непонятно и не будет понято

ну и хер с ним и пошло оно все на хуй

пусть остается здесь словесная ложь горы всей этой искренней лжи

пусть лежат здесь и гниют

как труп сони в квартире

который наверно еще не нашли

мой найдут раньше

на табло над платформой — 17:19, а 17:20 время прибытия электрички на дмитров

вот она уже видна вдали, я слышу стук но глухо потому что строится многоэтажное здание

оглушительный лязг дребезг и звон и ничего больше нет

только этот момент эта реальность а значит совсем ничего

мне пора оставляю это здесь

прощайте

Не жертва

1

Хосе мне говорит:

— Там у вас в Питере опять убийство.

Я говорю:

— Это не я.

Хосе говорит:

— Ведется следствие.

— Кого убили-то?

— Девушку. Подозревают ее любовника-профессора на тридцать лет старше. Он говорит, его дома не было. У вас там в Питере что, университет?

— Да есть какой-то, — говорю. — А как звать профессора?

— Мне не выговорить. Уже закрыл вкладку. Обалдеть, чуть профит не сняло.

Мы с Хосе сидим на берегу океана и работаем. Я рисую наших детей, которые резвятся на песке, в океане или возятся под навесом. Хосе торгует криптовалюты. Иногда за работой мы перебрасываемся парой фраз. Наш разговор похож на рыбачью сеть: реденький, пустой, но может много чего выдержать.

2

Сегодня рисую Далию. Она втыкает в песок длинные тростинки, получается красивый неровный забор. Рисую тени от тростника и длинных волнистых волос Далии на ветру. Израсходовала уже шестьдесят листов. Маритесс и Сесилия строят замок из мокрого песка. Роман возит палочкой по грязи.

Хосе говорит:

— Давай отдадим Далию в школу.

Я говорю:

— Школа — это скучно.

— Ничего подобного. В школе очень интересно. Помню, за нами заезжал школьный автобус. Я садился одним из первых. А потом автобус останавливался снова и снова. Постепенно набивалось человек семьдесят. Туда еще как-никак, а назад очень трудно, потому что в школе хорошо кормили и за учебный день мы становились шире. Поэтому в автобусе совсем не оставалось места. Сорос кормил нас сухими смесями для детей старше года.

— А вы были старше года?

— Мне было двенадцать, братьям одиннадцать и девять, сестрам восемь и семь.

— Да, действительно старше.

— Кроме смеси, мы ели картофельные груши и рыбу-изюм. После обеда принято было спать на партах. Над нами росло кнут-дерево. Когда мы просыпались, то все были осыпаны маленькими кнутиками.

— Вы прямо на улице занимались? А когда дождь?

— Когда дождь, учитель нас накрывал гигантским куском полиэтилена. Я с краю сидел, так что правая нога всегда была мокрая.

— А у меня, — говорю, — школа была с мраморными колоннами. На одной были следы от артиллерийских снарядов. На другой было написано ручкой, мелкими буквами: «Хуета хует», а покрупнее краской — «Иринарховна песда». Это про математичку Иродиаду Иринарховну. Сорос нас кормил сухим молоком и маленькими зубными пастами, а государство давало булочки с повидлом и рагу из брюквы. Мы любили прижиматься к батареям с теплой водой, чтобы согреться, но от них било током.

— Было настолько холодно?

— В физкультурном зале стоял такой дубак, что изо рта шел пар. Однажды ночью прорвало трубы, и к утру в зале был ледяной каток. Но коньков мы не взяли, так что физру просто отменили.

— Повезло вам! — говорит Хосе. — Нет, не надо Далии в школу. Я передумал.

3

Раскладываю рисунки на песке в тени пальмы. Мне вдруг приходит в голову нарисовать на них тени, которые сейчас отбрасывают листья. Но время обедать. Сегодня готовил Хосе. Он сварил уху.

За столом дети рассказывают свои сны. Маритесс говорит:

— Мне сегодня приснилось, что со дна пришел большой черный осьминог и стал собирать с нас деньги, чтобы океан весь не стал черным. А потом он взялся за воду, как за платок, и унес ее, а на этом месте стал город, такой, как внизу, когда ночью на самолете прилетаешь.

— А мне приснилось, — говорит Далия, — что два незнакомых мальчика остановились тут рядом и непонятно о чем мне говорят и смеются, а меня это бесит. И кстати, один из них был как бы папа, но на самом деле не папа, а второй как не знаю кто.

Сесилия, сердито взболтнув ногами под столом, принимается спорить:

— А мне приснилось тоже, что папа! — и надувает губы. — Мне первой приснилось, что папа! Это мой сон, что папа!

Роман тоже что-то видел во сне. Но рассказывать он пока не умеет. Вытянув губы, он дует на ложку. Роми любит поесть.

— А мне приснился русский профессор-убийца, — говорит Хосе. — Кошмарный тип. Похож на то ваше аниме про убийцу-студента, только не студент, а профессор. С топором и в халате с глазами.