Нити магии - [56]

– Какая девчонка? – торопливо спрашивает Брок хриплым голосом, поднимая взгляд. – Какую девчонку он имел в виду?

Хелена делает глубокий вдох и выступает вперед. Выражение ее лица – болезненная скорбь и сочувствие – сразу говорит нам все. Она смотрит в глаза Дорит и без слов кладет окровавленную ладонь сначала на плечо поварихе, а потом – Броку.

– Я смогла перенести ее в карету, – тихо говорит Хелена. – Но было уже слишком поздно. Мне так жаль…

– О, Айви… – выговаривает Нина. – О нет…

Ноги у Дорит подкашиваются, и она опускается на стул.

На звуки суматохи сюда сбежалась прислуга со всего дома, но мы все вдруг замираем. Застываем в ужасе. Брок поворачивается и бросается обратно к карете, Дорит пытается встать и последовать за ним, но Нина удерживает ее, приговаривая:

– Нет, Дорит. Останься здесь.

– Что случилось? – спрашивает голос позади меня. Тонкий, испуганный. Знакомый.

Я резко разворачиваюсь и вижу ее.

Еву.

Маленькая и напуганная, она стоит здесь, напрягшись всем телом, и это так не похоже на ее обычную мягкую манеру держаться. Я сдерживаю крик и прокладываю себе дорогу через толпу слуг. Осторожно протягиваю руку и касаюсь запястья Евы, пока никто не видит. Вдыхаю запах пальмового масла от ее волос и крема, которым она натирает кожаные подошвы своих балетных туфелек. Чувствую ее пульс: он частит от страха.

– Что с ним случилось? – шепчет она мне, не сводя взгляда со стола, на котором лежит стонущий Филипп.

– Не смотри, – шепчу я и привлекаю ее ближе к себе. Кровь стекает за край стола и собирается лужицей на полу. В кухне пахнет железом. На плите что-то начинает пригорать.

– Найди полотенца, – приказывает Нине Хелена. – И, Ева… может кто-нибудь отвести Еву в главный дом?

– Я отведу, – быстро вызываюсь я, ощущая подступающую дурноту.

– Нет, Марит, ты нужна мне здесь, – Хелена смотрит мне в глаза, и я стараюсь не замечать темную запекшуюся кровь на ее волосах. – От тебя потребуется зашить его.

«Что? Нет!»

Я выпускаю запястье Евы, и она сползает по стене на корточки и прячется в тени, наблюдая.

– Но меня не учили медицине, – возражаю я, в отчаянии оглядываясь по сторонам.

– Никого здесь не учили. Но мы должны остановить кровь, иначе он умрет, Марит, – Хелена хватает меня за плечи и заглядывает мне в лицо. – Ты должна попытаться.

Стискиваю руки и пытаюсь сосредоточиться на исходящем от Хелены слабом, задержавшемся аромате белых нарциссов, аромате жизни. Рая и Деклан приносят полотенца, когда чайник на плите начинает пронзительно свистеть. Я приближаюсь к столу, загоняя назад тошноту. Филипп, в полубессознательном состоянии, извивается от боли.

– Лежи спокойно, – говорит Хелена. – Ты теряешь слишком много крови.

– Лауданум[7] поможет, госпожа, – Нина дрожащей рукой наливает в стакан настойку для Филиппа, потом отмеряет еще десяток капель в ложку и сует ее Дорит. Филипп, давясь, выпивает лауданум, в то время как я срезаю одежду с его туловища, стараясь не рухнуть в обморок от вида крови и вспоротой плоти. Несколько порезов так глубоки, что обнажают то, что, по моему мнению, может быть мышцей.

Я сдираю еще несколько клочьев его одежды и вижу кожу, напоминающую латаное-перелатаное лоскутное одеяло. Царапины и шрамы. Некоторые из них похожи на ожоги и порезы. Некоторые – свежие, только недавно затянувшиеся, другие – старые и выцветшие.

Так много шрамов! Но мне некогда рассматривать их и гадать, откуда они взялись.

– Ты можешь это сделать, Марит, – твердо говорит Хелена. Она подходит и останавливается рядом со мной. Лара протягивает мне иглу и черную нитку, но я не знаю, что мне делать, понятия не имею, как чинить тот хаос, который вижу перед собой. Я моргаю и осторожно пытаюсь сделать несколько стежков, но из ран течет так много крови, что ничего не видно.

Филипп стонет и теряет сознание.

Не знаю, сколько крови может потерять человек и при этом остаться в живых, но сомневаюсь, что намного больше, чем то количество, которое уже потерял Филипп.

Если я быстро не предприму что-нибудь, он умрет. Мои затаенные подозрения относительно его шахт, давняя нелюбовь к Вестергардам за то, что они разрушили мою жизнь, мое недоверие к Филиппу из-за Евы… все это мгновенно всплывает на поверхность моей души. Но достаточно ли этого, чтобы позволить ему умереть у меня на глазах, если я, по крайней мере, могу попытаться предотвратить это?

Кладу иглу на стол и призываю свою магию, чувствуя, как ее холодок покалывает мои пальцы. Я не позволяю себе ни о чем думать – только не сейчас, когда веду ладонью над глубокими порезами на коже живого человека и над плотью, залегающей под нею. Я закрываю глаза и притворяюсь, будто эти раны – всего лишь разрывы в ткани, как на тех портьерах, которые искромсал Брок. Вспоминаю, как касалась пальцами навеса над витриной пекарни Матиеса, желая исцелять разрывы в людях. Мне нужно опять соединить края раны Филиппа, сделать шов, и как только я думаю об этом, то ощущаю, как края пореза начинают стягиваться воедино и срастаться у меня под пальцами.

Я купаюсь в своей магии, щедро изливая ее, и, покончив с самой глубокой раной, перехожу к следующей. Несколько из них выглядят так, будто Филиппа резали и кололи ножом. Я соединяю края трех самых страшных, и, когда заканчиваю с последней из них, мой взгляд случайно падает на руку Филиппа. На кольцо с красным камнем.