Нити магии - [57]

И тут, почувствовав между пальцев что-то маленькое и острое, извлекаю этот предмет из бока Филиппа.

«Что это? Пуля? Кусочек шрапнели?»

Да нет, не может быть. Это ведь колотые раны.

Я откладываю мелкий предмет в сторону и с удвоенным вниманием сосредотачиваюсь на сращивании и исцелении раны.

Закончив, я с хриплым вздохом оседаю на стул.

– Ты это сделала, Марит, – говорит Хелена, касаясь моего плеча. – Спасибо, – вид у нее неожиданно делается усталым. Нина проталкивается к нам с повязками и принимается бинтовать раненый бок Филиппа. – Приготовьте для него гостевые покои, – приказывает Хелена остальным. – Он останется у нас, пока не поправится. И… – Голос ее срывается, и она изо всех сил стискивает зубы. Ее темные глаза полны скорби. – Кто-нибудь должен съездить за коронером.

Брок стоит в дверях черной тенью на фоне белого снега, а потом вваливается в кухню, прижимая к груди тело сестры.

Айви тоже вся в крови. Ее светлая коса и мертвенно-бледные руки с безжизненными пальцами бессильно свисают вниз.

Эти пальцы, создавшие пресс-папье, глаза, смотревшие на меня, доброта, расцветшая под давлением… все это задуто в один миг, словно огонек свечи.

Я откидываюсь на спинку стула, переводя дыхание, и Лара присаживается на корточки передо мной, протягивая тазик с теплой водой. Я неистово соскребаю с рук кровь Филиппа, пока моя кожа не становится красной и шершавой, а ощущение магии не уходит прочь. Быстро поворачиваю запястья и по привычке осматриваю их.

Ни следа Фирна. Я испускаю глубокий, судорожный вздох облегчения.

Но когда поднимаю глаза, Ева смотрит на меня.

Я почти забыла, что она здесь. Что она сидит на корточках у стены и смотрит, как я применяю магию – магию, которой у меня, по моим утверждениям, нет. Лицо Евы тускнеет, словно солнце, заходящее за тучу, по мере того, как на нее снисходит понимание случившегося. На нем сменяют друг друга разные оттенки мрачности: ужас, гнев, разочарование, неверие. Но последней на ее лице отражается печаль.

Словно она увидела, как неизгладимое пятно ложится на что-то драгоценное, расползается во все стороны, что теперь даже и не вспомнить, какой эта вещь была когда-то. И остается лишь выбросить ее.

* * *

Спустя час с небольшим приезжают доктор Хольм, Лильян и Якоб; несмотря на холод, лица их покрыты по́том, а морды усталых лошадей заиндевели. Якоб едва успел завершить свое собеседование с доктором Хольмом, когда примчался Деклан, и они вместе бросились обратно в Херсхольм. Теперь вестибюль и главная гостиная кишат полицейскими, кремировщиками из морга и любопытными соседями из ближайшего поместья, расположенного в четверти мили отсюда. Филиппа на импровизированных носилках, сделанных из досок и простыней, перенесли наверх, в одну из свободных спален. Он впал в кому.

– А вы, госпожа Вестергард? – спрашивает начальник полиции, проталкиваясь из вестибюля в гостиную. Я узнаю двух полицейских: они были среди тех, кто остановил нас в тот вечер по дороге из Тиволи. – Вы ничего не видели?

Я переоделась в чистое форменное платье, и мы все постарались распределить между собой дела, которыми обычно занимались Дорит и Брок, но аромат орхидей не может скрыть запах убежавшего кофе. Я ставлю новый серебристый кофейник на сервировочный столик и располагаюсь так, чтобы слышать как можно больше.

– К тому времени, как я нашла их, нападавший уже скрылся, – отвечает Хелена. Она тоже переоделась в чистое платье, а пропитанный кровью наряд Лильян унесла, чтобы сжечь. – Должно быть, он заметил мое приближение и сбежал. Возможно, вам следует проверить больницы и лазареты. Вдруг кто-нибудь обратился туда с ранами, полученными в схватке.

– Мы тщательно прочесываем всю округу, – заверяет начальник полиции, откладывая свой блокнот. – Но позвольте мне попросить, госпожа Вестергард, чтобы вы воздержались от путешествий в одиночку до тех пор, пока мы не поймаем преступника. За последний месяц к нам поступили два сообщения о пропаже людей между Херсхольмом и Копенгагеном, и никто из них не был найден. Я не намерен вас пугать, но эти события могут быть связаны с тем, что случилось сегодня.

– Благодарю вас, господа, – отвечает Хелена. Когда вестибюль наконец пустеет, она закрывает двери и запирает замок на два оборота.

Я замечаю Еву, которая прячется в тени, подслушивая. Так же мы когда-то поступали в «Мельнице», когда Несс поздно вечером беседовала с кем-нибудь из возможных усыновителей или случайных посетителей. Помню, как мы с Евой прятались на лестнице, присев на корточки, и концы ее волос щекотали мою ногу. Иногда мне приходилось зажимать ей рот ладонью, чтобы она не хихикала вслух. Сейчас я тоже не выдаю ее и посылаю ей робкую, осторожную улыбку, но она резко отворачивается.

Мы с Лильян зажигаем во флигеле прислуги больше свечей, чем обычно, пытаясь прогнать тьму из коридоров и закоулков дома. У всех на лицах застыло скорбное выражение. Такое бывало у всех сирот в первые дни в «Мельнице», как будто они смотрели на мир через только что разбитое стекло, пытаясь найти смысл в искаженной картине жизни. Но теперь все выглядело как-то неправильно.