Нил Сорский - [94]
В сентябре 1491 года великий князь пригласил в Москву для переговоров своего брата Андрея Васильевича Большого, удельного князя Угличского. На следующее утро после пира, устроенного в честь гостя во дворце, Иван III приказал схватить Андрея и заточить в темницу. Летописи сохранили подробности этого вероломства. Великий князь велел своему дворецкому пригласить брата к нему в палаты «хлеба ясти». Андрей со своими боярами явился во дворец, где ему заботливо приготовили ловушку. Посидев немного с гостями, великий князь приказал боярам Андрея идти в «столовую гридню», а брата оставил для разговора. Сославшись на какой-то предлог, Иван III вышел из комнаты в «повалушу» и приказал князю Семену Ивановичу Ряполовскому арестовать Андрея. Тем временем в столовой уже связали бояр угличского князя и развели по разным помещениям, чтобы они не смогли оказать сопротивления.
«И князь Семен Ряполовской со многими князьми и бояры прииде в западню ко князю Андрею Васильевичю, и ста пред ним слезен, и не моги слова ясно молвити. И рече слово слезен ко князю Андрею: „Государь, князь Андрей Васильивичь, поиман еси Богом да государем великим князем Иваном Васильивичем всеа Русии, братом твоим старейшим“. И князь Андрей воста и рече: „Волен Бог да государь брат мой старейший, князь великий Иван Васильивичь, а суд ми с ним пред Богом, что мя неповинно имает“ — на первом часу дни. И сидел в западне до вечерни. И сведоша его на Казенной двор и приставиша стеречи многих князей и бояр»[488]. В Углич великий князь отправил Василия Патрикеева, а с ним до пятисот служилых людей, чтобы арестовать детей Андрея Большого. Пройдет совсем немного времени — восемь лет, и главные исполнители злодеяния — Семен Ряполовский и Вассиан Патрикеев сами выпьют до дна горькую чашу государевой «благодарности».
«Условия содержания удельного князя в каменной темнице были столь тяжелы, что уже через два года (6 ноября 1493 года) 47-летний Андрей Углицкий умер»[489]. После этого Ивана III, видимо, стала мучить совесть, и он решил покаяться. В назначенный час на княжеский двор пришли архиепископы и епископы во главе с митрополитом. Великий князь долго стоял перед ними, в слезах «прося у них прощения о своем брате князе Андрее Васильевиче». Поступая так с единокровным братом, он, несомненно, имел свой государственный расчет, так как опасался, что удельные князья после его кончины вновь разожгут пламя междо-усобной войны. Отвечая боярам, которые в свое время заступались за Андрея Углицкого, Иоанн говорил: «…и будут воеватися межи собою, и татара, пришед, видя в нестроении, будут землю Рускую губить, жечи и пленить, и дань возложат паки, и кровь христианская будет литися, яко бе прежде. А что аз толико потрудися, и то будет все ни во что, и вы будите раби татаром»[490].
Это рассуждение великого князя содержится в «Летописи Татищева», сведения которой не все историки признают достоверными. Но похоже, что в данном случае великий князь именно так и рассуждал. В 1502 году он отправил послание своей дочери Елене в Литву. Накануне Елена сообщила отцу о возможном скором дроблении Великого княжества Литовского. «Хотят Жыдимонту дати… Киев», — писала она. На это Иван ей ответил: «Ино, дочи, слыхал яз, каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много; а и в нашей земле, слыхала еси, каково было нестроенье при моем отце; а опосле отца моего, каковы были дела и мне с братьею, надеюся, слыхала еси, а иное и сама помнишь»[491]. Но перед высшим судом Божиим эти вполне разумные аргументы не имели смысла. Это понимал сам великий князь, это понимали предстоятели Церкви, поэтому «едва простиша его».
О чем думал Андрей Майко в эти тяжелые минуты? Вероятно, он был рад тому, что великий князь решился на покаяние. От дьяка почти ничего не зависело, но он сделал то малое, что мог. Находясь в эти часы в княжеском дворце, Андрей Майко, возможно, вспомнил свою юность, омраченную страшной войной Василия Темного с двоюродным братом Дмитрием Шемякой. Он хорошо знал детей Василия II. Они выросли у него на глазах. Знал он и то, что княгиня Мария Ярославна больше всех любила Андрея Большого. Может быть, именно тогда заслуженный дьяк, всегда честно относившийся к делу, пожалел, что связал свой жизненный путь с государевой службой, в которой почти не осталось места для христианских заповедей.
В феврале 1501 года завершились переговоры с польскими и литовскими послами, а вместе с ними закончилась многолетняя служба дьяка Майко. Он отдал «кесарю — кесарево». В 1502 или 1503 году Андрей скончался, приняв монашеский постриг с именем Арсений.
Мы почти ничего не знаем о семье Андрея. В 1498 году в переговорах с литовскими послами принимал участие дьяк Данило Майко: под протоколом стоит его подпись[492]. Можно предположить, что это был сын Андрея. Однако имя этого дьяка больше не встречается в документах. Вероятно, Даниле не удалось сделать такую же карьеру, как Андрею. Как правило, «сыновья и внуки дьяков Ивана III не наследовали профессию отцов»
