Нил Сорский - [60]
Среди духовных советов, помещенных в разговорнике, главный посвящен послушанию: «Не твори ничто без благословениа, да не порадуется диаволь о падении твоем». И еще один совет должны были запомнить паломники: «Добро жити с старцем; полезно в опщем житии посреди многиа братьи; не полезно единому жить: впадет в уныние, в леность»[291]. Так рассуждал и Нил Сорский. Именно с Афона он вынес убеждение, что лучшая форма монашеского жития — это скит, то есть жизнь нескольких монахов рядом со старцем.
Нил умел писать свое имя по-гречески: его греческую подпись («грешный Нил и неразумный») скопировал кирилловский монах Гурий (Тушин), переписавший житийные сборники старца[292]. Для этого Нил мог воспользоваться помощью разговорника. Как заметил Н. К. Никольский, его составитель «сохранил следы близкого знакомства с греческой графикой», греческие слова он записывал на слух греческими буквами.
В житиях святых Нил старался переводить с греческого языка непонятные для русского читателя слова и писал перевод на полях листов: «ксенодохион» — «странноприимница», «епистолия» — «послание», «киновия» — «общежитие», «схоластика суща» — «от первых боляр суща». Он также переводил греческие имена там, где это было важно по смыслу. Например, напротив рассказа о том, как императрица Ирина восстановила иконопочитание, он написал перевод ее имени: «греч. Ирини — рус. мир». Таким образом, Нил сделал для читателя максимально понятным текст Жития, в котором говорилось, что императрица полностью оправдала свое имя, принеся мир в церковную жизнь[293]. Кстати, именно переводом греческих имен на русский язык заканчивается разговорник «Речь тонкословия греческого»[294]. Правка, выполненная преподобным, дала возможность некоторым исследователям предположить, что Нил Сорский знал греческий язык в таком объеме, что сам переводил греческие жития на русский язык. Но, скорее всего, он знал его в объеме разговорника. Во всяком случае, еще ни одному исследователю не удалось показать, что Нил использовал при редактировании текстов греческие списки житий либо переводил с греческого оригинала. Все тексты, использованные им, — исключительно переводные. Находясь долгое время «в странах Царьграда», старец Нил совершенствовался не только как делатель Иисусовой молитвы, но и как филолог. Знания, приобретенные им на Востоке, несомненно, помогли ему в дальнейшем при редактировании житийных текстов.
Для биографа Нила Сорского существенным остается вопрос, посещал ли преподобный Палестину. Строго говоря, это было не самое лучшее время для паломничества в данный регион. Исследователи называют его «темным веком» в истории палестинского монашества[295]. К концу XV века многие монастыри Иудейской пустыни были покинуты их обитателями под давлением различных внешних и внутренних причин: на монашескую жизнь не лучшим образом повлияли набеги бедуинских племен, регулярные жестокие гонения мусульманских властей, пандемия «Черной смерти», депопуляция, общий экономический застой в регионе и другие обстоятельства. В 1420–1421 годах иеромонах Зосима нашел уже заброшенным монастырь святого Герасима Иорданского, еще раньше — около 1370 года архимандрит Агрефений увидел только руины на месте монастыря преподобного Феодосия Великого. Последние упоминания об обителях Евфимия Великого и святого Харитона как о действующих монастырях относятся к 1230-м годам. «Дольше всех сопротивлялась натиску Пустыни лавра св. Саввы. Число ее насельников во время Зосимы составляло тридцать человек. В начале 1480-х гг., когда монастырь посещал Ф. Фабри, там жило всего шесть монахов»[296]. Впоследствии лавра была полностью оставлена. Синайский монастырь был на порядок мощнее и многолюднее, поэтому сумел сохраниться, хотя неоднократно разорялся окрестными бедуинами. Если паломничество Нила состоялось не позднее 1480–1483 годов, он мог побывать в Лавре Саввы Освященного и отправиться дальше на Синай, как сделал другой паломник — немецкий пилигрим Феликс Фабри, посетивший в это время Святую землю, чтобы поклониться Гробу Господню и горе Синай. Несмотря на то что целей своих он достиг, его паломничество было сопряжено с большими трудностями. «По прибытии паломнических кораблей в Яффу там прошел слух, что бедуины вырезали синайских монахов и опустошили монастырь, в связи с чем паломничества на Святую Гору в этом году не будет. Потом, правда, выяснилось, что слух был ложным: его распустили венецианские капитаны — организаторы паломничества, чтобы отвадить желающих идти на Синай и уменьшить тем самым расходы на организацию передвижения богомольцев»[297]. Такова была реальность.
В своих сочинениях Нил Сорский вспоминает о Царьграде и Афоне, но о посещении Иерусалима нет ни слова. Однако размышляя в своем уставе о распорядке дня скитского инока, Нил Сорский говорит о том, что свое монашеское правило нужно соотносить с теми конкретными условиями, в которых живешь. Он пишет буквально следующее: «Летом ведь и зимой в северных странах день и ночь значительно увеличиваются в часах, — не как в Средиземноморье, в Палестине или в Константинополе». Преподобный упомянул Палестину, а он всегда говорил о том, что знал наверняка. Возможно, воспоминания о паломничестве в Иерусалим оказались глубоко спрятаны в его сердце. Нил вообще не любил рассказывать о себе. Даже о Царьграде и Афоне он обмолвился лишь для того, чтобы сделать более доказательной свою мысль о том, что скит является наилучшим типом монастыря для желающих безмолвия. В этом случае ему нужно было сослаться на непререкаемый авторитет Царьграда и Афона.
