Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [94]
Елена несколько раз ездила в Москву с передачами на Лубянку, пытаясь что-нибудь разузнать о муже. Как и в случае с Катей и Олегом, охрана принимала передачи, не говоря ни слова. Война застала Елену с Юрием под Москвой. Они видели первые налеты немецкой авиации на столицу. Юрий залезал на растущую на дачном участке высокую ель, откуда было лучше видно огненное зарево над городом. На всякий случай они вырыли на участке небольшое бомбоубежище, поскольку никто не знал, быстро ли продвигаются немцы. К концу лета брат Елены Константин, живший в Москве, добыл для них эвакуационные удостоверения и билеты на поезд в Саратов.
В Саратове у Полины во дворе дома во время войны был огород. По соседству жили двоюродные братья Елены. Юрий пошел в шестой класс, а через два года перешел в мужскую школу № 21. Елена с Юрием приготовились пережить войну в Саратове.
В это время в тюрьме Николай Иванович все еще был жив благодаря своему запасу прочности, но, должно быть, у него случались приступы полнейшего отчаяния при мысли о родных и о своей так неожиданно прерванной жизненной миссии. Вместе с тем он переживал за свой Институт и судьбу сотрудников[468]. Он не знал, что его ближайших друзей Леонида Говорова и Георгия Карпеченко расстреляли, и постоянно возвращался к ним в своих мыслях.
Как он и боялся, Лысенко быстро и рьяно взял ВИР под контроль. Он уволил тех, кто не входил в число его прихлебателей, и назначил нового директора. Всех оставшихся генетиков подвергали резкой критике и грубо закрикивали на совещаниях и заседаниях. У нескольких человек случился нервный срыв. Когда у одного пожилого профессора отбирали кабинет, он так переволновался, что, сказав: «Так дальше жить нельзя», вернулся домой и через час умер[469].
К концу 1941 года здоровье Вавилова было сильно подорвано, а вести о помиловании от Берии все так и не было. Больного цингой Вавилова отправили в тюремную больницу. При перевозке рядом оказалась шестнадцатилетняя школьница Ирина. Она сидела в тюрьме за «попытку организовать покушение на товарища Сталина».
В тот день заключенных собрали во дворе тюрьмы для отправки. Они стояли лицом к забору, руки за спиной. Ирине было страшно. Она плакала, не зная, почему оказалась в этой группе заключенных и куда их всех везут. По ее воспоминаниям, рядом стоял пожилой очень худой мужчина в черном пальто. Он спокойно обратился к ней вполголоса: «Почему ты плачешь?» Она ответила, и он произнес: «Не плачь, ты еще маленькая, большого срока не дадут. Пожалуйста, запомни меня. Я академик Вавилов…» Он еще раз повторил свою фамилию и сказал: «Когда будешь в Москве, расскажи, что в саратовской тюрьме встретила академика Николая Ивановича Вавилова, обязательно расскажи. Ты совсем еще девочка, ты выживешь, береги себя». Потом их отвезли в больничный корпус, и Ирина никогда больше не видела Вавилова[470].
Через несколько недель Вавилова вернули в камеру. Весной ему позволили написать еще одно заявление Берии. 25 апреля 1942 года он напомнил Берии о переговорах с посланником о помиловании и о переводе в трудовой лагерь. Вавилов заверил, что «…был бы рад в трудную годину для моей родины быть использованным для обороны страны по моей специальности, как растениевод…»[471].
Находясь в тюрьме в Москве, сообщил он Берии, он написал книгу «История развития мирового земледелия», где главное внимание уделялось СССР. (Похоже, Вавилову выдали бумагу и карандаш и он написал много страниц, но ни одной из них не сохранилось.) Перед арестом он заканчивал «большой многолетний труд» по борьбе с болезнями растений и несколько книг по растениеводству, включая работу об экспедициях по пяти континентам.
Он написал, что остается «физически и морально достаточно крепким», притом что в это время в тюрьме была эпидемия дизентерии и многие умирали. Он не роптал на тяжелейшие тюремные условия. «Прошу и умоляю Вас о смягчении моей участи, о выяснении моей дальнейшей судьбы, о предоставлении работы по моей специальности, хотя бы в скромнейшем виде…» – закончил он обращение.
Когда заявление Вавилова все-таки легло на стол Берии, оно было не единственным напоминанием о его деле. 23 апреля, за два дня до его мольбы, престижное Лондонское королевское общество – Английская академия наук – избрало Николая Ивановича Вавилова своим иностранным членом. Одновременно с тем, как он был удостоен этой чести, до Англии начали доходить настойчивые слухи о том, что Вавилов по какой-то причине «впал в немилость» у Кремля и исчез. Это вызвало дипломатический инцидент[472].
Лондонскому королевскому обществу требовалось, чтобы свидетельство о вручении диплома о членстве было подписано Вавиловым лично. Диплом отправили в Москву на имя президента Академии наук СССР Владимира Комарова. Но советская Академия наук была эвакуирована в Алма-Ату в Казахстане, куда дипломат британского посольства и отправился за подписью. Комаров пришел в замешательство. Скорее всего, по указанию свыше он попросил Сергея Ивановича, брата Николая Ивановича, поставить свою подпись без инициалов, в надежде что британцы этим удовлетворятся. Сергей Иванович, видимо, чувствовал, что у него нет выбора. Но британского дипломата было не так просто обмануть, и Комаров получил из посольства колкое письмо: «Мы ожидали подпись Николая Вавилова, а не Сергея». Очевидно, англичане разгадали задуманную хитрость
