Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [89]

Некоторые свидетельства указывают на то, что Николай Иванович продумал стратегию сопротивления Хвату, которая давала выигрыш во времени людям вне тюрьмы, старавшимся ему помочь. Он, должно быть, надеялся, что его знакомые со связями в высшем руководстве СССР, такие, например, как его пожилой учитель Дмитрий Николаевич Прянишников, и представители международного сообщества будут ратовать за его освобождение или по крайней мере за смягчение приговора. Кроме того, его первоначальные «признания» не касались участия в преступной деятельности, «вредительстве» или «саботаже». Скорее, речь шла об отказе выполнять пагубные директивы, которые издавало его начальство – например, Яковлев, уже расстрелянный нарком сельского хозяйства. Помимо этого, первые «признания» Вавилова – это самокритичные оценки собственных суждений и идеологических установок, а не признание в преднамеренном саботаже. Он признавал, что не уделял должного внимания всем деталям, говорил о влиянии своих буржуазных взглядов, о недостатке внимания к марксистскому «единству теории и практики» и о слабой бдительности при подборе кадров Института.

Хват требовал назвать тех, с кем Вавилов был «связан по антисоветской работе». Вавилов перечислил около десяти руководителей советского сельского хозяйства, таких как Яковлев, которые все к тому времени были расстреляны или арестованы. Он сказал, что в антисоветскую организацию его завербовал бывший нарком земледелия СССР Я. А. Яковлев.

Хват тут же спросил: «Неясно, почему Яковлев вербовал вас в антисоветскую организацию. Какие у него к этому были основания?[450]

Ответ: В процессе выполнения мною поручений Яковлева ему стали известны мои антисоветские настроения, которые вначале находили свое более яркое выражение в высокой оценке, даваемой мною американской и западноевропейской земледельческой культуре с подчеркиванием преимущества ее по сравнению с развитием сельского хозяйства в Советском Союзе. Кроме того, в известной степени я стоял на позициях развития крепкого индивидуального крестьянского хозяйства.

Вопрос: То есть кулацкого?

Ответ: Да».

Когда Хват потребовал назвать «направления» проводимой «вражеской работы», Вавилов ответил, что она «заключалась в основном в следующем: отрыв научной работы от практической работы… игнорирование развития опытного дела… неправильное районирование ряда культур (кукуруза, хлопчатник и др.)… срыв работы по организации правильных севооборотов…».

Чтобы подробнее ответить на вопросы, Вавилов просил больше времени: «Прошу дать мне возможность вспомнить все факты проводимой мною и известными мне соучастниками вражеской работы и на очередных допросах подробно изложить их следствию». Хват ответил резко, но согласился и предупредил: «Напрасно вы пытаетесь объяснить это притуплением своей политической бдительности. ‹…› Требуем об этом правдивых показаний».

•••

Не сумев выбить признание в шпионаже, Хват, похоже, решил извлечь как можно больше информации о «соучастниках» Вавилова. В сентябре он, по-видимому, получил конкретные инструкции по расширению тем допросов. Он требовал называть имена, даты и детали. Вероятно, Хвату было приказано готовиться к показательному судебному процессу.

Какое-то время Вавилову удавалось избегать прямых ответов, он подчеркивал собственное попустительство в управленческих решениях, «академическое» изучение растений и замкнутость лабораторной работы, а не намеренный саботаж.

Как руководитель Института, он брал на себя полную ответственность за все, что там происходило, – не признавая вины как таковой. В качестве противовеса просчетам как директора он упомянул успех и «огромные сортовые богатства» его сортового фонда семян, «равного которому нет в мире. В него входят все лучшие стандартные и местные сорта как нашей страны, так и других стран, близких нам по климату».

Он объяснял, что часть этих семян потеряли всхожесть, поскольку не были своевременно размножены «благодаря вредительскому отношению к делу» некоторых заведующих. Сам он не проявил «…мер по решительной борьбе с этим вредительством» и признавал, что должен был отстранить виновных от работы.

Хвату быстро надоели уклончивые ответы, и он усилил нажим. В начале октября к допросам присоединился его подручный Албогачиев, и на пару они выбили из Вавилова признание, что он был членом контрреволюционной Трудовой крестьянской партии. Поскольку даже в то время было известно, что ТКП – вымышленная организация, Вавилов, возможно, думал, что такое признание не будет слишком отягчающим фактором. Но также возможно, что он подписал его после многих часов невыносимых пыток.

Очевидно, что Хват посчитал это признание недостаточным для собственных целей. Он обвинил Вавилова в том, что тот «скрыл многие факты», и велел «показать всю правду». Он требовал имен участников ТКП: «Кого персонально вы скрыли от следствия?»

К этому времени у Хвата уже был на руках список имен из оперативных материалов дела против Вавилова, но в протокол допроса внесли, что Николай Иванович назвал шестерых исследователей, среди которых были профессора института и его личные друзья: Леонид Ипатьевич Говоров, его коллега со студенческих дней, заведующий отделом зернобобовых культур ВИР; Георгий Дмитриевич Карпеченко, которому тогда было сорок два года, заведующий лабораторией генетики и специалист по изучению хромосом; и пожилой Константин Андреевич Фляксбергер, которому исполнился шестьдесят один год, заведующий секцией пшениц, начинавший работу еще в Бюро по прикладной ботанике. Л. И. Говоров первым из ВИРовцев сразу же после ареста Вавилова отправился в Москву ходатайствовать о его освобождении – к сожалению, безуспешно. Г. Д. Карпеченко после ареста Вавилова написал доклад, в котором говорилось, что исследования, проведенные в ВИР, не подтвердили теорий Лысенко. И Говоров, и Карпеченко были арестованы в феврале 1941 года. Фляксбергера арестовали на полгода позже.