Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [41]

. Особо строгое порицание досталось специалисту по картофелю Сергею Михайловичу Букасову, участвовавшему в экспедиции в Перу. «Прежде всего мы очень сердиты на Вас за то, что Вы ничего не пишете»[179].

Он постоянно просил своих корреспондентов присылать образцы растений. Николай Иванович писал русской исследовательнице в Палестине: «…нам крайне нужно получить с горы Ермон, около Яффы, образцы дикой пшеницы Triticum dicoccoides, которая там растет в огромном количестве. Вы, может быть, знаете, что она была впервые найдена в Сирии и Палестине в 1907 г. Аронсоном [Aaronsohn], директором Яффской с[ельско]х[озяйственной] станции». У специалиста в Китае он попросил для Института прикладной ботаники и новых культур СССР «…одну-две горсти образцов семян следующих растений, произрастающих в Китае: ячменя, пшеницы, ржи, льна, конопли, чечевицы, конских бобов, горчицы, а также дыни и хлопка».

Казалось, он уже предчувствовал, что времени на воплощение его великого замысла осталось в обрез. Пока он исследовал Афганистан, Комиссариат земледелия прекратил финансирование отделения в Нью-Йорке и уволил его представителя Дмитрия Бородина. Вавилов в письме Бородину давал понять, что политический климат меняется. Он пообещал, что Бородин будет восстановлен (его все же оставили в Бюро и поручили новую закупку семян). Вавилов писал: «Через некоторое время убедятся, что Вас устранять нельзя, но в здешней суматохе доказывать что-либо, даже совершенно бесспорное, трудно». Вавилов закончил письмо просьбой: «Затем, если будет на то Ваша милость, может[е] из остатков моих сумм [от продажи слитков платины. – Прим. пер.] прислать 3–4 пера самопишущих. В Афганистане пришли в негодность те, что имел»[180]. Перьевые ручки были ему нужны для следующей экспедиции.

Глава 12 Абиссиния, 1926 год

В начале 1925 года Николай Иванович вернулся в Петроград, который теперь назывался Ленинградом. В год смерти Ленина «буржуазные специалисты» все еще пользовались независимостью. У них были основания считать, что они сохранят свои привилегии. Комиссариат иностранных дел принял на ура отчет Вавилова по Афганистану. Николай Иванович готовился к следующей экспедиции – в Южную Европу, Северную Африку и Абиссинию (ныне Эфиопия). Однако политический климат в стране уже начал меняться.

Впервые в жизни Вавилову отказали в выезде за границу. Он тут же обратился к Николаю Горбунову, который, как и при Ленине, все еще оставался главным советским официальным лицом по науке и технологиям. Разве он не доказал свою «преданность советской власти» – спрашивал у Горбунова Вавилов. Ведь, без сомнения, он уже проявил себя верным патриотом в поездках в Персию, Америку и Афганистан. Он убеждал, что научно-исследовательские экспедиции являлись «существом дела», которое вел его институт. Собранный им семенной материал уже поставил Советский Союз «на уровень мировой науки, и, несомненно, это способствует престижу СССР»[181].

Сейчас было принципиально важно не останавливаться на достигнутом. Институт (как мы будем далее именовать вавиловский Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур) нуждался в привлечении и исследовании сортового материала культурных растений из районов Средиземноморья: твердых пшениц, овса, ячменя, льна, зернобобовых культур и сахарной свеклы. Вавилов утверждал, что расходы на экспедицию окупятся: «Ничтожные затраты по самому скромнейшему расчету с полным подавлением личных интересов, я не сомневаюсь, дадут ценнейший практический материал нашему семеноводству».

Николай Иванович подчеркнул преимущество экспедиции для советской внешней политики, поскольку ботаник возвращался из поездки в разные страны как очевидец и источник данных об их экономическом положении. «Во время поездки наряду cо специальными заданиями мы сможем собрать сведения экономического порядка, как это сделано нами во время экспедиции в Афганистан».

Вавилов утверждал, что вопрос о сроках поездки исключительно важен. Необходимо было оказаться в нужных странах в начале мая, в сезон созревания культур. Вавилов весь год добивался согласия различных колониальных властей, так что отложить дело было бы «нелегко и неудобно». Он имел в виду Алжир, Тунис, Марокко и Сомали, которые являлись французскими колониями, и Сирию, французскую подмандатную территорию. Судан, Египет и Кипр были де-факто английскими колониями, а Палестина – подмандатной территорией Великобритании. Эритрея – колонией Италии. Дипломатические миссии в странах-метрополиях неохотно выдавали визы советскому профессору ботаники, который к тому же ехал из страны большевиков официально по работе. Вавилов отметил в отчете по итогам экспедиции: «Приходится лишь мечтать о том, когда человечество снова вернется к временам Марко Поло, когда путешественник мог без виз идти через континенты и океаны до намеченной им цели и всюду встречался как желанный гость»[182].

В Москве его письмо Горбунову возымело должный эффект: Вавилову выдали заграничный паспорт. К началу лета подготовка была закончена. В багаже у Вавилова лежали наилучшие на тот момент карты Стэнфордской картографической компании в Лондоне, набор барометров-анероидов (для определения высоты над уровнем моря), несколько довольно толстых справочников по ботанике и его бесценный фотоаппарат. Но ему все равно предстояло получить визы.