Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [42]

Путешествие началось в Лондоне. За некоторое время до смерти от инфаркта Уильям Бэтсон поручил сотрудникам помочь Вавилову с визами. Благодаря их содействию ему удалось получить визы на британские территории: в Палестину и на остров Кипр, но не в Египет и Судан. После того, как МИД Франции оставил запросы Вавилова без ответа, он обратился к мадам де Вильморен из семенной фирмы Vilmorin-Andrieux et Cie. Они были знакомы со времени его краткой остановки в Париже на обратном пути из Лондона в 1914 году. Мадам де Вильморен прониклась тогда симпатией к молодому русскому гостю. Она не стала консультироваться со знакомыми бюрократами, а сразу поехала к президенту Раймону Пуанкаре и к премьер-министру Аристиду Бриану. Вопрос виз осложнялся восстанием рифов в Марокко и восстанием друзов в Сирии. Французов можно было понять: они опасались, что в столь опасное время советский профессор займется в их колониях большевистской пропагандой. Въезд в Марокко и Сирию был запрещен даже французским гражданам. Но волшебство мадам де Вильморен подействовало. Вавилову дали визы в Сирию и Ливан и во французские колонии вдоль побережья Северной Африки: Тунис, Алжир и Марокко.

К середине июня Вавилов уже плыл на пароходе из Марселя в Алжир. За год, проведенный в этой экспедиции, он прислал в мировую коллекцию семян в Ленинграде тысячи редких экземпляров. Уведомив должностные лица, что поездка проходит «с полным подавлением личных интересов», Николай Иванович запланировал одну личную встречу. Екатерина Николаевна к тому времени согласилась на развод и осталась жить с Олегом в Москве у матери Николая Ивановича Александры Михайловны. Теперь он мог признаться в своей тайной любви к Елене и они могли жить вместе. У них так и не было свадьбы, и не совсем понятно, почему имя Елены Барулиной так мало упоминалось в потоке воспоминаний, последовавшем за реабилитацией Вавилова. Но у них был длительный роман, и нет никаких сомнений в том, что они очень любили друг друга. Быть может, таинственность и трудности в их первые годы вместе даже способствовали любви. Когда жизнь состояла из работы на износ, тайная любовная связь, наверное, их окрыляла. В 1925 году Вавилов организовал для Елены месячную научно-исследовательскую командировку в Германию. Это позволило ей выехать из Советского Союза и встретиться с Николаем Ивановичем в Италии после его возвращения из Северной Африки.

Два месяца Вавилов путешествовал вдоль побережья Северной Африки по территориям, подконтрольным Франции. Это время прошло с большой пользой. В Алжире и Тунисе он встретился с французскими растениеводами и поднялся в Атласские горы в Марокко.

«Вот и Африка, – писал он в путевом дневнике, приехав в Алжир. – Первые впечатления, однако, таковы, что от Африки здесь осталось очень мало». Он имел в виду растения с других континентов, посаженные Луи Трабю, знаменитым французским ботаником: «…красивое перувианское перегнидерево с разрезными листьями, огромные заросли австралийских эвкалиптов, акаций и казуариний; выходцы из Юго-Восточной Азии – цитрусовые; мексиканские кактусы и агавы – рассажены по берегам в виде заборов; бесконечные виноградники, протянувшиеся на десятки километров во всех направлениях. ‹…› …интродукция всего, что есть ценного в растительном мире, из всех стран с тропическим и субтропическим климатом».

У семидесятитрехлетнего профессора Луи Трабю имелся такой же великий замысел для Алжира, как у Вавилова – для Советского Союза. Трабю был рад встрече с русским коллегой, похвастался своим гербарием, и они вместе наметили маршрут путешествия. Вавилову импонировал непритязательный, особенно для капиталиста, образ жизни Трабю: «Скромнейшая домашняя обстановка свидетельствовала о том, что науку и в богатых капиталистических странах двигают труженики, что в значительной мере этот труд является бескорыстным, во всяком случае ни в какой мере не покрывающимся эквивалентом результатов, приносимых этой научной работой».

Николай Иванович торопился, как всегда, увидеть посевы. Трабю предупредил его, что в июле в пустынные оазисы едут только «оголтелые или по крайней нужде». Но «раздумывать было нечего». Николай Иванович выехал в глубь пустыни на автомобиле с проводником-арабом. Поездка была жаркой, трудной и сперва разочаровывающей. Хотя по дороге он и видел много финиковых пальм, их плоды были хуже калифорнийских по качеству.

Однако затем на базарах прибрежных городов Вавилову встретились крупнейшие из всех виданных им ранее овощей, в том числе гигантские луковицы весом два килограмма – результат тщательного земледельческого отбора на протяжении веков.

Из Алжира он на автобусе доехал до Марокко и нанял проводников и лошадей, чтобы отправиться в Атласские горы. Там он обнаружил своеобразную твердую пшеницу (дурум), а также рожь, коноплю, горох и чину. Оригинальная растительность Марокко настолько увлекла Вавилова, что его двухнедельная виза оказалась просрочена, поэтому вместо того, чтобы следовать в Тунис по суше, он смог благодаря помощи знакомого получить место на французском военном аэроплане. Вскоре после взлета у аэроплана забарахлил мотор. «Под аэропланом расстилалась мертвая пустыня. Пилот… решил во что бы то ни стало дотянуть до Орана, делая замысловатые виражи. В маленькой каюте нас с французским офицером бросало друг на друга и на стены. В полубесчувственном состоянии мы были доставлены наконец в Оран, где только через несколько часов смогли прийти в себя и по железной дороге направиться снова в Алжир», и далее в Тунис.