Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [18]

На третий год Первой мировой войны в этих краях возникла еще одна опасность. Линия фронта между российскими и турецкими войсками проходила на северо-востоке Ирана, на сотни километров западнее маршрута каравана Вавилова. Но наступление турок вынудило русскую армию отступать. Ошеломленный поражением своих войск, царь нуждался в местном подкреплении. Был издан указ о мобилизации кочевого киргизского населения, но те отказались присоединиться к русской армии[73]. На подавление восстания были посланы верные трону казаки. Киргизы бежали в горы. Сообщалось о нападениях и ограблениях путников на Памире, а то и об убийствах. Но Николай Иванович был полон решимости продолжать экспедицию.

Изучая историю земледелия, он предположил, что в высокогорных плодородных долинах Памира могли расти выносливые сорта пшеницы, до той поры неизвестные современным ботаникам. Вавилов вынашивал теорию о происхождении культурных растений. Он предполагал, что когда собиратели растений из Европы и Америки искали неизвестные сорта, то ошибочно сосредоточивали свой поиск в низменных равнинах, в местах становлений древнейших цивилизаций в междуречье Тигра и Евфрата. Но в воображении Николая Ивановича наибольшего разнообразия следовало ожидать в горных районах, таких как Памир. По его мнению, ранние земледельцы были вынуждены селиться на почти недоступных высотах из-за конфликтов за участки земли и в борьбе за существование в густонаселенных районах. И если он окажется прав, то в горных областях Юго-Западной Азии, в горах Африки, в американских Кордильерах, на высокогорьях Средней Азии или в альпийском поясе Кавказа можно будет найти настоящие генетические сокровища.

Памир раскинулся над ханскими владениями Бухарского эмирата (современный Таджикистан и Узбекистан), Афганистаном и Китаем. Поразительной красоты ледниковые долины на высоте от трех с половиной до четырех тысяч метров обрамляются пиками-семитысячниками, растущими из хребтов, которые тянутся с востока на запад и на юг. На высокогорном плато Вавилов рассчитывал обнаружить разнообразие культурных растений с коротким вегетационным периодом, приспособленных к каменистым почвам, суровому климату и редким осадкам – иными словами, к почти точной копии климата севера России.

Киргизские мятежники перекрыли обычный путь по Алайской долине, а это означало, что единственно возможной была наиболее трудная дорога – по леднику Демри-Шаург. Ферганский губернатор и командующий округом в Коканде настоятельно советовали Вавилову воздержаться от такого сумасбродства. Некоторые перевалы уже занесло снегом, вдоль намеченного маршрута находилось всего несколько кишлаков, и карты местности были малопригодные.

Николай Иванович стоял перед выбором: возвращаться в Москву или идти через ледник. Он настоял на продолжении миссии. В ответ на обращение дать каравану охрану военные только фыркнули: на этот раз экспедиция не считалась официальной командировкой. У Вавилова при себе только и было что рекомендательные письма «Петровки» и малоизвестного Московского общества испытателей природы. Генерал отказался выделить даже одного-единственного казака.

На помощь пришел русский политический агент в Бухаре. Он рассчитывал, что Николай Иванович любезно отзовется о нем в своих сообщениях и что они дойдут до нужных людей в Петрограде. С его подачи бухарский эмир дал знать своим подчиненным по пути через ледник, что им не сносить головы, если с русским ученым что-то стрясется. Он также предложил помочь нанять лошадей и проводника по имени хан Кильды в чине мирза-баши. Это был толстяк лет пятидесяти. Он носил восточный халат всех цветов радуги с огромными цветами и блестящий серебряный пояс. Николай Иванович позже признался, что был несколько смущен великолепным нарядом гида: «…показалось, что не ему меня сопровождать, а мне его»[74]. Он беспокоился, что такому грузному хану будет тяжко преодолевать горные перевалы.

Но мирза-баши оказался отличным спутником. У него была представительная внешность, и человек он был образованный. Даже чин его переводился как «грамотей». Он говорил на узбекском языке, на языке Персии фарси, понимал по-киргизски и даже немного изъяснялся по-русски. Хоть он и не разбирался в ботанических материях, но жаждал учиться. Он быстро увлекся сбором растений и расспросами местных жителей о сельском хозяйстве. Он «вообще был недурным помощником, – писал Николай Иванович, – …только все время говорил, что за всю свою жизнь, объехав верхом всю горную Бухару, такого плохого места не видел»[75].

В конце августа маленький караван Николая Ивановича, состоявший из двух всадников и двух пеших проводников, на шести лошадях тронулся в путь, ориентируясь по приблизительной и не всегда точной русской военной карте. Трудно вообразить более мирное зрелище в разгар войны и восстания горных племен. Мирза-баши в развевающемся халате; Николай Иванович в сером шерстяном пальто, костюме-тройке, белой рубашке с галстуком и фетровой шляпе-федоре. Поперек груди у него прочно закреплена кожаная полевая сумка для сбора образцов растений. С плеча свисает фотоаппарат. На лошадей навьючены дорожные вещи, книги и справочники. План действий: каждый день к вечеру добираться до очередного маленького кишлака, где мирза-баши будет договариваться о ночлеге.