Николай Рерих - [23]

Но в «Старцах» нет цельности, нет строгой простоты решения «Гонца»: фигура идущего старика излишне подробна, «вылезает» из картины и в то же время не является ее центром; густые мазки масла набегают один на другой — словно бы это еще большой эскиз, в котором далеко не все найдено. «Грубость и неопределенность» картины отмечает и Далькевич, критик-доброжелатель, статья которого наверняка была прочитана Рерихом еще в рукописи.

Ведь художник — помощник главного редактора журнала «Искусство и художественная промышленность», где в 1899 году напечатана эта статья.

Журнал издается роскошно — глянец бумаги, нежность и точность красок, шелковистые вклейки папиросной бумаги, прикрывающие репродукции. Издает журнал автор фундаментального «Словаря русских художников» Николай Петрович Собко — друг Стасова, который является вдохновителем, фактическим редактором журнала.

Задуман он как противовес другому петербургскому журналу, первый номер которого вышел в 1898 году. Называется этот журнал «Мир искусства». Название принадлежит и выставке, открывшейся в Петербурге в новом, 1899 году. Организуют выставку, издают журнал одни и те же люди, среди них многие сверстники по гимназии — Бенуа, Сомов, Бакст, музыкальный критик Вальтер Нувель, литератор Дмитрий Философов (для товарищей — Дима) и объединитель единомышленников, «душа» выставки и журнала Сергей Павлович Дягилев (для товарищей — кузен Философова — «Сережа, брат Димы, тот, что из Перми», впрочем, быстро превратившийся в обаятельного, самоуверенного петербуржца).

«Мир искусства» — название достаточно неопределенное и поначалу в общем-то случайное. Но потом, когда направление оказалось жизнеспособным, выставки периодическими, журнал интересным, название утвердилось, перешло в понятие — «мир искусства», «мирискусничество», которое стало почти символом живописи двадцатого века, хотя сама живопись вовсе не сводилась к «Миру искусства».

Молодые «мирискусники», как это часто бывает, хорошо знали, что их отталкивает в современном искусстве, и гораздо меньше знали, что же свое, отличное, хотели выразить в собственных поисках: «Нас инстинктивно тянуло уйти от отсталости российской художественной жизни, избавиться от нашего провинциализма и приблизиться к культурному Западу, к чисто художественным исканиям иностранных школ, подальше от литературщины, от тенденциозности передвижников, подальше от беспомощного дилетантизма, квазиноваторов, подальше от нашего упадочного академизма» (Александр Бенуа).

В своем полемическом неприятии «литературщины» молодежь безжалостна не только к эпигонам передвижничества, но к Перову, Крамскому, даже к Сурикову. В своей полемической борьбе с «тенденциозностью» молодежь отрицает ту социальную, демократическую направленность искусства, которая определила русскую живопись XIX века и ее величайшие достижения.

Ориентация «мирискусников» — Европа; пишут они чаще всего не русские деревни, а деревни Бретани, не Москву, а Париж, не Подмосковье, а Версаль. И в России они избирают не жестокую сегодняшнюю реальность, а давно отошедшие рубежи семнадцатого, восемнадцатого веков: дворцы новой русской столицы, петиметров в атласных камзолах, щеголих в белых париках, ряженых в костюмах коломбин и арлекинов. Ретроспекция изящная, несколько ироническая, так непохожая на мощную историческую живопись Сурикова, так раздражающая Стасова. К тому же дерзкая молодежь бесцеремонно третирует и самого Стасова как художественного критика.

Борьба идет непримиримая. Стасов постоянно попрекает Репина двумя отступничествами — компромиссом с ненавистной Академией и потворством «декадентам». «Декаденты» для Стасова — и Серов, и Врубель, и Нестеров, и Малявин. И уж, конечно, поколение шумных еретиков: Бенуа, Сомов, Головин, Билибин, Лансере, Бакст, Дягилев, которого Стасов именует не иначе, как «Гадилевым» и «декадентским старостой». Когда «староста» затевает издание журнала, Стасов сразу принимает вызов и вступает в бой.

Летом 1898 года он лечится в Бад-Наугейме, гуляет возле лебединого пруда в ухоженном немецком парке. Сообщая Рериху о найденных в Берлине персидских и тюркских миниатюрах, интересуясь, «много ли всякого славянства навыдумывали?», предупреждает: «Кажется, мне всю осень и зиму придется вести великие сражения. Авось, и Вы (подчеркнуто Стасовым два раза. — Е. П.) будете участвовать с нами в битвах? Пишите же». Подпись — тот же затейливый росчерк «В. С.».

Вопреки ожиданию, Николай Рерих «великих сражений» с бывшими «майскими жуками» не производит, хотя печатается много и в своем журнале, и в «Записках археологического общества», и в «Новом времени».

В большой журнальной статье «Наши художественные дела» (подписанной псевдонимом Р. Изгой) он оценивает собственно живописные работы сезона, радуется затем факту организации «народной выставки», которую посещают «сибирки» и «армяки» («какие оживленные разговоры слышатся, какие ожесточенные своеобразные споры — полное отсутствие плоских шуток и тем паче излюбленного сквернословия»), и — сам человек вполне обеспеченный — заботится о тяжком материальном положении художников, которые не имеют мастерских, живут трудно и унизительно. О журнале Дягилева — Бенуа он пишет: «К новым начинаниям можно было бы отнести и вновь возникший художественный журнал „Мир искусства“. Но об нем нельзя покуда сказать ничего определенного ввиду его чрезвычайно специфического характера».