Николай Островский - [44]
Транспарант лежал на коленях.
Колени не разгибались. Ужасная болезнь, которая привела к окостенению суставов, зафиксировала ноги в согнутом состоянии. Как это пи страшно, по именно это положение ног дало возможность Островскому писать самому.
Работал по ночам, когда во всем доме наступала тишина. Очередную исписанную страницу нумеровал и сбрасывал на пол. Утром пол нашей небольшой комнаты был засыпан исписанными листами.
Так он работал некоторое время. Потом рука стала болеть и отказала.
Теперь мне часто приходилось записывать под его диктовку — по вечерам, когда я возвращалась с работы.
Я пододвигала столик к изголовью кровати, чтобы Николай не надрывал голоса во время диктовки, садилась и ждала. Диктовал он медленно, неуверенно, отдельными фразами, с большими перерывами между ними. Продиктует три-четыре фразы, просит прочесть.
— Зачеркни… Перепиши… Это плохо…
И так по многу раз.
Время за полночь, пора кончать. Мой рабочий день начинается рано.
Только пошло дело — и надо прерывать работу…
Конечно, нервы у пего были напряжены до предела. Когда я переписывала написанное им самим и не могла разобрать чего-нибудь, он сердился.
Часто на память воспроизводил целые эпизоды. Иногда прерывал меня и тут же диктовал другой эпизод, который казался ему лучшим.
Позже Островский вспоминал:
«Когда я диктую, прежде чем рассказать о том или ином действующем лице, я мысленно в своем воображении представляю этого человека; этому мне помогает хорошая память. Я цепко запоминаю людей и через десяток лет могу вспомнить их. И вот, рисуя в своем воображении все действие, которое я диктую, я все время не теряю картины, созданной воображением. Когда картина обрывается, то обрывается и запись».
Писала я и переписывала готовый текст в самодельные блокноты.
Самодельные блокноты! Теперь это странно слышать. А в тридцатые годы страна еще не могла удовлетворить спрос на бумагу. Трудно было достать даже тетрадь! Поэтому приходилось просить друзей, живущих в разных городах, чтобы выслали бумаги.
С этой просьбой я обратилась к директору Пищевого комбината имени Микояна, куда входила и консервная фабрика, где я работала. Комбинат объединял три предприятия: консервную и кофейную фабрики и маргариновый завод. На кофейной фабрике расфасовывали чай, и оставались обрезки бумаги размером 14×25 сантиметров. Я получила разрешение на эту бумагу. Директор так и не узнал, какую помощь он оказал начинающему писателю Николаю Островскому.
Из этих-то обрезков мы и делали блокноты. Горевали об одном: откуда взять обложки? Удалось достать немного красной глянцевой бумаги. Ее хватило на две обложки. Сколько было радости! Николай тут же предложил из газетного текста вырезать буквы, из них составить фамилию автора, название произведения и наклеить на красную обложку.
Так впервые печатными буквами мы «набрали» слова: «Островский. Как закалялась сталь»[26].
На первой странице каждого блокнота писали название романа и номер главы. Мы не предполагали, что в будущем эти блокноты, исписанные различными почерками, будут бережно храниться. Их изучают сегодня исследователи творчества Островского: критики, диссертанты и просто читатели.
Весь 1931 год шла напряженная работа над первой частью романа «Как закалялась сталь». Примерно к маю вчерне было написано пять глав. Посылая друзьям главы для перепечатки, Островский просил прочесть и сказать правду о его труде.
7 мая 1931 года он писал Розе Ляхович:
«Я первые отрывки пришлю тебе для рецензии дружеской, а ты, если сможешь, перепечатай на машинке и верни мне…»
26 мая — Новикову:
«…Что, если бы мне понадобилось перепечатать с рукописи листов десять на пишущей машинке?»
В июне — Жигиревой:
«Я бы хотел, чтобы ты прочла хотя бы отрывки из написанного… Я хотел бы знать твой отзыв…»
И ей же:
«…Имеешь ли ты свободное время и желание, чтобы познакомиться с некоторыми отрывками моей работы, если да, то я тебе их сгруппирую и пришлю. Может, у тебя среди партийцев есть кто-нибудь вроде редакторов или что-нибудь в этом роде, — так дала бы им почитать, что они на этот счет выскажут».
И опять Новикову и Ляхович в июле:
«Почему вы о качестве ни слова? Жду вашего слова. Жду… Критикуйте, говорите о качестве. Почему ни слова?»
В августе — Ляхович:
«Ты ни словом не обмолвилась о своем мнении насчет работы. Из этого — логический вывод: настолько плохо, что и говорить не хочешь. Нет большевистской смелости это сказать. Эх ты, «самокритик»! Я же просил — говори, где плохо, что плохо, ругай, издевайся, язви, подвергай жесточайшей критике все дубовые обороты, все, что натянуто, неживо, скучно, крой до корня. А ты что?»
Через И. П. Феденева глава из романа послана одному его знакомому редактору. «Там и будет дана оценка качеству продукции», — пишет Островский Розе Ляхович 14 июня. Это был эпизод «Конец Фимки Черепа», который Островский написал весной этого года и который предназначался им для еще не написанной второй части романа.
Посылает готовые главы в Новороссийск своему другу Мите Хоруженко.
Хочет знать мнение украинского писателя Михаила Панькова. О нем он с сожалением пишет Жигиревой:
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
Впервые в отечественной историографии предпринята попытка исследовать становление и деятельность в Северной Корее деспотической власти Ким Ир Сена — Ким Чен Ира, дать правдивую картину жизни северокорейского общества в «эпохудвух Кимов». Рассматривается внутренняя и внешняя политика «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына «великого полководца» Ким Чен Ира, анализируются политическая система и политические институты современной КНДР. Основу исследования составили собранные авторами уникальные материалы о Ким Чен Ире, его отце Ким Ир Сене и их деятельности.Книга предназначена для тех, кто интересуется международными проблемами.
Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды. Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.