Николай Коробицын - [7]

В кают-компании суп ставили на стол в больших фарфоровых мисках. К обеду давали также легкое вино. Офицеры тоже вспоминали шторм и подшучивали над молодыми лейтенантами, которых укачивало, чаще всего над доктором Либандом и отцом Гедеоном.

Ездили на берег в город Фальмут. Он стоял на месте косогористом, «невыгодном», как отметил в дневнике Коробицын. Строения были каменные, вытянутые в одну тесную улицу, на которой с трудом могли разъехаться две кареты. В городе имелись реформистская кирха и несколько купеческих лавок. Товары купцы получали из Лондона. Цены в лавках немногим отличались от петербургских. Население жило скромно. В городке чувствовался недостаток пресной воды. Колодцы запирались. Кроме трактира, утолить жажду было негде.

На корабле вести журнал-дневник Коробицыну было некогда: то надзор за кухней и покупка припасов на берегу, то хлопоты из-за обнаруженной «гнили в бушприте и крамболе». Во время стоянки в Фальмуте у него впервые появилась возможность постоянно делать записи. Тем более что ожидание Резанова из Лондона затянулось — он появился только 23 сентября.

В Лондоне Резанов встречался с послом России в Англии и получил дополнительные указания для экспедиции. Его также предупредили о возможности нападения на суда алжирских пиратов. Позднее выяснилось, что опасения были напрасны.

В день возвращения Резанова, в пять часов пополудни, подняли якоря и вышли в Атлантический океан.

Глава III. Атлантический океан

— Прощай, Европа! — говорил лейтенант Павел Арбузов, когда «Нева» и «Надежда», снявшись с якоря и отсалютовав крепости, выходили в океан.

— И здравствуй, его величество океан! — добавил стоявший рядом с ним мичман Василий Берг.

Миновала ночь. Наступило прекрасное утро. Во всяком случае таким оно показалось вышедшему на палубу Коробицыну. Океан словно замер и ласково рокотал, переливаясь утихавшей зыбью. А затем наступил полнейший штиль. Высокое бирюзовое небо было безоблачным. Горячее солнце лило свои ослепительные лучи на океан, на палубы обоих шлюпов, рассекавших прозрачную синеву океана…

С семи часов утра на корабле начиналась уборка. Мыли палубу, драили медные части, обтирали пыль. За работой наблюдали вахтенный офицер и боцман. Уборка продолжалась три четверти часа. Наконец вахтенный офицер кричал:

— Боцман, рапорт!

Боцман твердыми шагами направлялся к вахтенному офицеру, на ходу подкручивая свои густые усы. Останавливался. Резко вскидывал правую руку к козырьку, левой передавал написанную рапортичку и говорил:

— Ваше благородие, на парусном шлюпе «Нева» состоит…

— И дальше следовали сведения о численности команды на судне, о больных, о запасах пресной воды.

За пять минут до восьми часов, когда на мачтах «Невы» взвивался сигнал «Приготовиться к подъему флага!», вахтенный офицер приказывал:

— Караул, горнисты и барабанщик, наверх! Команда повахтенного, во фронт! Дать звонок в кают-компанию!

На палубе выстраивались караул, горнисты и барабанщики — на левых шканцах, офицеры — на правых, команда — на шкафуте[7] повахтенно.

В то же время рассыльный бежал доложить, что к подъему флага все готово, и когда капитан-лейтенант Лисянский появлялся на палубе, вахтенный офицер командовал:

— Смирно!

Сейчас же слышался голос караульного начальника:

— Слушай! На кра-а-ул!

Караульная команда матросов привычным движением подбрасывала вверх ружья и держала их перед собою до тех пор, пока командир не приказывал им:

— К ноге!

После этого к командиру корабля последовательно подходили вахтенный офицер, врач и старшие специалисты. Выслушав их, он здоровался с офицерами, а затем с командой.

Ровно в восемь раздавалась команда:

— Смирно! Флаг поднять!

И сигнальщики поднимали кормовой флаг с синим андреевским крестом. Развеваясь, он медленно шел вверх.

Церемония заканчивалась. Новая смена заступала на вахту. Начинались судовые работы.

Наутро после выхода из Фальмута обнаружилось, что в кают-компании выступили по краске желтые с сыростью пятна. Воздух в кают-компании сделался тяжелым, у некоторых офицеров разболелась голова. Мориц Либанд решил, что причиной тому — застоявшаяся в нижних отсеках после шторма вода. Воду откачали, помещение проветрили и окурили. Уже к вечеру все с улыбкой вспоминали это происшествие.

А на следующий день в восемь часов вечера видели огненный метеор. Видел его и Коробицын, стоявший с группой офицеров у борта. Метеор промчался в юго-западной части неба, темного в это время, и поэтому был хорошо заметен.

— Словно какой-то дракон с огненным хвостом промчался, — сказал лейтенант Повалишин. — Я читал, что бывают они железные и каменные и весят десятки тонн, а к нам попадают из межпланетного пространства.

— Все-то Вы знаете, Петр Васильевич, — сказал мичман Каведяев, — а вот интересно, не опасны такие метеоры для нашей Земли? А ну как он грохнется, скажем, на Санкт-Петербург, не приведи Господь!

— Вероятность этого очень незначительна, скорее всего, он упадет в океан, или, может быть, в леса глухие, в пустыни, так что не бойтесь, любезный Федор Осипович. Кстати, на шлюпе «Надежда» плывет естествоиспытатель Григорий Иванович Лангсдорф, давайте попросим его на одной из стоянок рассказать о метеорах подробнее, я думаю, он окажет нам такую любезность.