Николай I - [219]
В последние годы жизни особенно болезненными стали приступы подагры (отложения мочевой кислоты в суставных хрящах, приводящее затем к поражению костной ткани). Русский посланник в Персии генерал А. О. Дюгамель, вероятно, не понимал во время доклада 19 февраля 1842 года, почему Николай I так внимательно расспрашивает его о подагре персидского Мохаммеда-шаха. По свидетельству М. А. Корфа, более серьезные припадки подагры у Николая Павловича начались в 1849 году. Так, 18 октября этого года император жаловался М. А. Корфу, что «начинает чувствовать припадки подагры, прежде совершенно ему незнакомой и которая на днях ночью так ущипнула его за ногу, что он, проснувшись, вскочил с постели»>{1465}. Действительно, подагрические приступы характеризуются резкими болями, часто локализующимися в плюсне — фаланговом суставе большого пальца ноги. Больные подагрой часто просыпаются от резкой сверлящей боли в пораженном суставе, который краснеет и опухает. Через несколько дней такой приступ может повториться. Таким образом, болезни Николая Павловича в основном носили возрастной характер, если не считать склонности к инсультам. Стрессы во время Крымской войны сыграли впоследствии роковую роль.
«Как если бы с него содрали кожу…»:
Униформа в жизни императора
По аналогии с известным героем рассказа А. П. Чехова «Человек в футляре», Николая Павловича можно было назвать «человеком в мундире». Его обвиняли в мундиромании, в том, что он «старался всю Россию всунуть в мундир»>{1466}. Доля истины в этих высказываниях, несомненно, присутствует. Человек в мундире, будь то военнослужащий, чиновник, хотя бы дворянин в губернском дворянском мундире, воспринимался Николаем Павловичем как служивый человек России, а честь мундира была для него не пустым звуком.
Привычка к мундиру вошла в плоть и кровь будущего императора с детских лет. Примером служили отец и старшие братья. Никакие заботы Марии Федоровны оградить Никоша и Мишеля от чрезмерного увлечения военным делом со всеми его эффектными аксессуарами не помогли. Все мужчины дома Романовых во все времена хотели быть военными. Уже в день восшествия на престол 6 ноября 1796 года Павел I назначил Николая в возрасте четырех месяцев шефом престижного лейб-гвардии Конного полка в чине полковника, и его первые детские одежды шились из тканей цветов униформы этого полка. Вот что вспоминал сам Николай Павлович: «Пока я числился в Конной гвардии, я носил курточку и панталоны сперва вишневого цвета, потом оранжевого и, наконец, красного, согласно различным переменам в цветах парадной формы полка. Звезда Св. Андрея и крестик Св. Иоанна были пришиты к платью; при парадной форме — лента под курточкой, а иногда — супервест Св. Иоанна из золотой парчи с серебряным крестом под обыкновенной детской курточкой»>{1467}. Однако 20 мая 1800 года Павел I «в обмен с братом» назначил взрослого Константина шефом Конно-гвардейского полка, а своего «Никола-шу» — шефом Измайловского полка. Не случайно, обращаясь к конногвардейцам 14 декабря 1825 года, Николай Павлович напомнил, что он в детстве носил мундир этого полка, пока отец не назначил шефом полка Константина Павловича. Кстати, вскоре после смерти Константина Павловича Николай I 25 июня 1831 года сделал себе подарок ко дню рождения, назначив себя шефом лейб-гвардии Конного полка. В 1851 году он отпраздновал пятидесятипятилетний юбилей своего назначения в этот полк еще Павлом I. В форме этого полка (серой шинели с бобровым воротником и каской на голове) Николай Павлович изображен на картине H. Е. Сверчкова в санях на Дворцовой набережной>{1468}. В этом мундире он ездил на свадьбу к дочери П. А. Клейнмихеля, когда простудился. В нем же он был изваян бароном П. К. Клодтом на памятнике на Мариинской (Исаакиевской) площади в 1859 году.
Солдаты и матросы хорошо понимали смысл военного мундира и то символическое значение, которое за ним скрывалось. Вот реакция бывшего офицера-преображенца, оказавшегося свидетелем первого появления Николая Павловича 15 декабря 1825 года перед толпой генералов, флигель-адъютантов и других офицеров: «…Вскоре я увидел вышедшего молодого императора в родном мне преображенском мундире, которого до сего дня никогда на нем не видал (потому что он до сего дня носил всегда измайловский мундир, как шеф этого полка)»>{1469}. Тем самым император выразил признательность к лейб-гвардии Преображенскому полку, батальон которого первым поддержал его 14 декабря. Вообще Николай Павлович часто использовал театральные и в то же время символические эффекты. Например, на торжество в связи со 100-летием Академии наук он прибыл, как сообщала «Северная пчела» 1 января 1827 года, «в мундире Преображенском, мундире полка Петра Великого»>{1470}. Одной из мемориальных акций Николая I сразу после вступления на престол была передача 19 января 1826 года мундиров покойного Александра I воинским частям. Даже колкому на язык цесаревичу Константину Павловичу этот жест пришелся по душе. «Я очень доволен, что крючок от мундира покойного государя императора зацепил его императорское величество, — писал он Ф. П. Опочинину 29 января 1826 года. — Это хороший знак и означает, что мундир, который имел счастие быть покойника государя, как бы чувствует, что царское к царскому прицепляется, и как бы поцеловался»
