Николай I - [215]

Через четыре года, уже в 1839 году, свои сравнительные характеристики оставил Астольф де Кюстин. Заметив, что Николай Павлович улыбается одними только губами, но «серьезными остаются глаза», маркиз де Кюстин продолжал: «…Это несовпадение выдает постоянную принужденность, которой вовсе не было видно в лице его брата Александра, быть может, менее правильном, но куда более располагающем. Император Александр был всегда очарователен, но иногда неискренен; император Николай более прям, но неизменно суров, причем суровость эта иногда сообщает ему вид жестокий и непреклонный; в нынешнем самодержце меньше обаяния, но больше силы…»^{1425}

Несомненно, Николай Павлович во многом соответствовал тому ожидаемому внешнему облику настоящего русского государя, который сложился в народном восприятии. В то же время при всем различии в личном восприятии внешности Николая Павловича и выражения его лица (приятное, неприятное, суровое и т. д.) очень многие современники отмечают его античный профиль, античные черты, не свойственные славянину. Напрасно один из современных исследователей в связи с проектами памятника Николаю I пишет, что «физиономия покойного слишком контрастировала с античностью»^{1426}. Не только в молодости, но и в зрелости именно античные черты отмечали внимательные мемуаристы. В 1839 году маркиз де Кюстин оставил следующие заметки о Николае Павловиче: «На лице его всегда замечаешь выражение суровой озабоченности, — выражение, надо признаться, мало приятное, даже несмотря на правильность черт… У императора греческий профиль, высокий лоб, слегка приплюснутый сзади череп, прямой нос безупречной формы. Очень красивый рот, овальное, слегка удлиненное лицо, имеющее воинственное выражение, которое выдает в нем скорее немца, чем славянина»^{1427}. Даже в последние годы жизни, когда император под влиянием пережитого сильно изменился, античные черты лица бросались в глаза. Хорошо знавшая императора А. Д. Блудова писала о нем в 1854 году, противопоставляя его малопривлекательному английскому посланнику: «Высокий, стройный, с античными чертами лица, с матовой бледностью древней мраморной статуи…»^{1428}В тот же год другая фрейлина — А. Ф. Тютчева — занесла в свой дневник под 22 июля (именины цесаревны): «Стоя очень близко от него в церкви, я была поражена происшедшей в нем за последнее время огромной переменой. Вид у него был подавленный; страдание избороздило морщинами его лицо. Но никогда он не был так красив: надменное и жесткое выражение смягчилось; крайняя бледность, особенно выделяющая изумительную правильность черт его лица, придает ему вид античной статуи»^{1429}. Об античных чертах лица Николая I вспоминали люди, которых трудно заподозрить в симпатиях к императору, например декабрист А. С. Гангеблов^{1430} или критик В. В. Стасов^{1431}. Даже А. И. Герцен был вынужден признать «античность» облика Николая Павловича, но, обращаясь к образам скульптурной галереи Ватикана, он не замедлил подлить ложку дегтя: «…Это тип военачальников, в которых вымерло все гражданское, все человеческое, и осталась одна страсть — повелевать…»^{1432}Действительно, в динамичном повороте головы бронзового бюста Николая I работы немецкого скульптора Христиана-Даниэля Рауха, работавшего в России в 1840 году (у Николая Павловича уже усики), чувствуется властная повелительность римского императора-триумфатора, сочетающаяся, впрочем, с чем-то болезненным, отражающим какой-то внутренний трагический надлом души^{1433}.

Как уже отмечалось, в молодости и в первые годы царствования Николай Павлович усов не носил, хотя по своей должности шефа гвардейских частей (в армии и легкой кавалерии до 1832 года ношение усов было запрещено) имел на это право. Прозаическая причина появления усов стала известна после смерти Николая I, когда близ губы покойного была обнаружена большая бородавка. Она была видна и на гипсовой маске с лица императора, хранившейся ранее в Строгановском музее у Полицейского моста^{1434}. Можно добавить, что старшие братья Николая Павловича, как Александр, так и Константин, имели лысины. («Плешивым щеголем» назвал Александра 1 в черновых рукописях к десятой главе «Евгения Онегина» А. С. Пушкин^{1435}.) Этому способствовали и парики, которые при Екатерине 11 носили по моде, а при Павле I — по приказу, так же как гарбейтели (косички), щедро посыпавшиеся рисовой пудрой. По этому поводу в случайном разговоре с А. С. Пушкиным великий князь Михаил Павлович заметил: «Государь Ал[ександр] и К[онстантин] Павлович от того рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса, на морозе сало леденело, — и волосы лезли»^{1436}. Николаю Павловичу уже не пришлось носить парика (в юные годы он также не пудрился, но изредка стригся и завивался). Тем не менее лысина появилась сравнительно рано, где-то между 1826 и 1835 годами. Уже в 1826 году во время обеда с начальником Старорусского военного поселения генерал-лейтенантом С. И. Маевским император обратил внимание на седину его волос. «Лета и время, государь», — ответил С. И. Маевский. «Ну, вот и у меня, — показывая редкие волосы сзади головы, сказал государь. — Это для меня ново; по крайней мере, я этого прежде не видел»