Николай I - [192]

.

Беспокоили Николая Павловича и вопросы «контрпропаганды», борьба с русофобией, захлестнувшей европейскую прессу после польского восстания 1830–1831 годов. В связи с этим весьма кстати оказались стихи, написанные А. С. Пушкиным и П. А. Вяземским. В 1835 году П. Д. Киселев записал в своем дневнике о разговоре за «семейным обедом у императора», где граф высказал мнение о необходимости «повлиять на иностранную печать, составляющую ныне силу, с которою надо бороться, если не хотят приобрести ее, чтоб управлять ею, или, по крайней мере, надо иметь орган для опровержений безобразий лжи, которую они позволяют себе в отношении нас при всяком удобном случае». Канцлер К. В. Нессельроде возражал, что это «неприлично достоинству великого государства входить в борьбу с прессой». Киселев парировал, заявив, что «это, конечно спокойнее, но не полезнее»^{1228}. Кончилось тем, что такого рода поручения стали идти мимо К. В. Нессельроде через А. X. Бенкендорфа. Высказывания самого Николая Павловича на этот счет в источнике не приведены, но, вероятно, государь скорее согласился бы с Нессельроде. В воспоминаниях великой княжны Ольги Николаевны за 1841 год приводится любопытный разговор между императором и приехавшим в Петербург принцем Вильгельмом, будущим прусским королем и германским императором. Когда зашла речь об открытом обмене мнений, Вильгельм заметил: «И все-таки вы допускаете цензуру в прессе?» — «Да, из необходимости, против моего убеждения». — «Против вашего убеждения?» — «Вы знаете, — возразил Николай Павлович, — по своему убеждению я республиканец. Монарх я только по призванию». — «Вам надо завести орган, предназначенный для того, чтобы опровергать ту клевету, которая, несмотря на цензуру, постоянно подымает голову». — «Я никогда в жизни не унижусь до того, что начну спорить с журналистами»^{1229}.

«В этой пьесе всем досталось, а мне в особенности»: В императорской ложе и за кулисами

«Сценарии власти» — так назвал свою работу о российский государях американский историк Р. Уортман. Но мало кто из императоров уделял такое внимание сознательной разработке этого «сценария», осознанно отводя самому себе главную роль, которую старательно разучивал и разыгрывал, как император Николай Павлович.

Традиция представлять Николая I «лицемером» восходит к запискам де Кюстина. Но сам маркиз оговаривался, что не вкладывает в этот термин оскорбительного значения, подчеркивая лишь актерские качества императора. Отмечая беспрестанную смену масок на лице государя, Кюстин пишет, что по-гречески актеров, меняющих свои лики, и называли «лицемерами»: «Именно это я и хочу сказать: император всегда играет свою роль, причем играет с великим мастерством… Я вовсе не хочу сказать, что лицу этого монарха недостает честности, — нет, повторяю, недостает ему лишь естественности… Вы ищете человека и находите только императора. На мой взгляд, замечание мое для императора лестно: он добросовестно правит свое ремесло»^{1230}. Характерные черты поведения государя еще более рельефно оттеняются непритязательным, по первому впечатлению, комплиментом, вырвавшимся у актрисы французского театра Бра (пожилой актрисы, исполнительницы характерных ролей), пришедшей просить его присутствовать на своем бенефисе. Тогда Николай Павлович задал ей вопрос: «Как Вы меня находите во главе моего войска?» — «Ах, государь, — отвечала актриса, — Вы очень подходите к Вашему амплуа (de Votre emploi)»^{1231}.

Действительно, Николай Павлович был не чужд сценическому искусству. Задатки актерских способностей проявились у него еще в юности. Когда великокняжеская чета поселилась в Аничковом дворце, первым делом Николай позаботился об устройстве театральной залы и предпочитал театр всем другим развлечениям. «Скажите откровенно, — спросил он однажды у графини Разумовской, — ведь мой театр лучше Эрмитажного во времена императрицы Екатерины? Репертуар, во всяком случае, разнообразнее, или, по крайней мере, забавнее»^{1232}. Сам великий князь с удовольствием принимал участие в любительских спектаклях, предпочитая прежде всего пьесы Мольера и Детуша. К трагедии он был менее склонен, отдавая предпочтение в этом жанре Корнелю. На вечерах же в Аничковом дворце, а летом — в загородных резиденциях он любил импровизировать, придумывая живые шаржи. Но если в детстве это могли быть его же учителя, то теперь их место заняли условные персонажи, например старые служаки. Ав 1821 году в Берлине Николай Павлович и Александра Федоровна, как мы уже знаем, стали главными персонажами грандиозной постановки «Лалла Рук».

Александра Федоровна тоже была любительницей театра. Но поскольку первое время она плохо владела русским языком, великокняжеская чета посещала спектакли немецкого театра на Дворцовой площади. Выбор театра, где артисты не блистали талантами, где в массовых сценах в качестве статистов выступали немецкие булочники и другие ремесленники, а сентиментальные немки в зале вязали чулки, смахивая в соответствующих местах слезы, объяснялся тем, что французская труппа была распущена еще в 1812 году. К тому же традиция посещения театров лицами императорской фамилии к этому времени была в значительной степени утрачена. Не мог же Александр I появляться в царской ложе с М. А. Нарышкиной? После того как великокняжеская чета стала посещать спектакли два-три раза в неделю, в немецкий театр потянулась и публика, желавшая видеть великую княгиню. Через год к немецкому театру прибавился французский. Осенью 1819 года французская труппа была возрождена и стала играть три раза в неделю в Большом театре.