Ницше - [220]
Величие или рабство?
Всё решает проблема действия.
Даже оппозиционные ему по духу писатели (И. Бехер, Г. Зудерман, Р. Хух) не избежали обаяния ницшевского стиля, даже наши (Горький, Луначарский), я не говорю уж о Минском, Ропшине, Винниченко, Каменском, не прошли мимо комплекса его идей.
Первые неофиты Ницше вербовались среди широкого круга интеллектуалов, завороженных внешними красотами его речи и идейным вызовом. Ныне уже ни у кого из серьезных исследователей нет сомнения в глубине и онтологической ценности философии и гносеологии Ницше, скрытой за пышными формами и красотами стиля.
Влияние гения на культуру не подлежит оценке в терминах добра и зла, плюса и минуса — влияние либо есть, либо его нет. По влиянию на культуру первой трети XX века с Ницше никто не может сравниться. Как писал Анри Альбер, его влияние на нашу молодую литературу было и раньше значительным, но будет возрастать с каждым днем. Благотворное? Пагубное? Не все ли равно! Оно дает нам новый материал для размышлений, новые побуждения для того, чтобы жить.
Лу Саломе:
Отдельные его идеи, вырванные из общей связи и допускающие вследствие этого самые разнообразные толкования, превратились в девизы для разных идейных направлений и раздаются среди борьбы убеждений, в словах различных партий, совершенно ему чуждых. Конечно, этому обстоятельству он обязан своей быстрой славой, внезапным шумом, поднятым вокруг его мирного имени, — но то истинно высокое, истинно самобытное и несравненное, что в нем таится, благодаря этому же самому осталось незамеченным, непознанным, быть может, даже отошло в еще более глубокую тень, чем прежде.
После того как Ницше открыл в «духе трагедии» вечное, вневременно психологическое содержание внутренней жизни человека и тем самым обнажил драму современной души, миф — Камю, О’Нила, Кокто, Жироду, Ануя — перестал быть пеплом истории, став зеркалом человеческой души.
А разве творчество Оскара Уайльда (впрочем, как и его личная жизнь) не было иллюстрацией к «Заратустре»? «Не дайте совратить себя на стезю добродетели» — разве это не Ницше в обработке Уайльда?
У Ницше и Уайльда много пересечений, у обоих апофеоз персонального человеческого начала, интеллектуальный дендизм, стремление к парадоксам и переоценкам конформистских доктрин. У Ницше, например, искусство «освящает ложь», у Уайльда ложь — изящное искусство…
Август Стриндберг не только пристально следил за творчеством и судьбой Ницше, но в почтовых открытках, рассылаемых «по всему миру», категорически требовал: «Carthago est delenda, читайте Ницше».
В Индии поклонником «Заратустры» стал Мухаммед Икбал, толковавший сверхчеловека как идеал «Совершенного Человека».
Что прельстило в эйфории дионисийского упоения жизнью, во взвинченной восторженности Ницше таких великих художников, как Брандес, Томас Манн, Андре Жид, Мальро, Ибсен, Стриндберг, Гамсун, Гофмансталь, Гальбе, Лондон, Синклер, Цвейг, Д’Аннуцио, Чапек, Гауптман, Рильке, Валери, Шоу, Гессе, Жионо, Музиль, Бенн, Георге, Демель, Шёнберг, Веберн, Бёклин, Викленд, Клингер? Что нашел «в белокурой бестии» символизм (Бальмонт, Иванов), футуризм (Маринетти)? Что вдохновило Рихарда Штрауса на симфоническую поэму «Жизнь героя» или Малера на «Ночную тень»? Что возродило новый — пусть националистически окрашенный — романтизм Арндта, Йозефа Герреса, Юнгера (ведь, «белокурая бестия» космополитична)? За что «зацепились» такие ученые, философы, политологи, как Юнг, Бахофен, Крейцер, Мюллер, Веблен, Бернхем, Кайзерлинг, Циглер, Лессинг, Файхингер, Риль, Гаммахер, или такие гуманисты, как Швейцер и Тейяр де Шарден? Чем Ницше покорил экспрессионистов? И наконец, было ли заложено в сверхчеловеке то, что нашли в нем мыслители всех мастей и оттенков — экзистенциалисты, интуитивисты, томисты, философы жизни — Бергсон, Сантаяна, Ортега, Дильтей, Зиммель, Вебер, Ринтелен, Лёвит, Финк, Ясперс, Хайдеггер, Больнов, Клагес, Шпенглер, Марсель?
Восстание против разума? Жизненный разум? Противящийся омассовлению индивидуализм? Всплеск экзистенции? Поэзию жизненности? Новый мистицизм? Вдохновенную, изощренную, набоковскую ненависть к звериному в человеке?
Или же до Ницше — Раскольниковым, а после Ницше — Андреа Верре, Аннезой, маркизом Роккавердиной, Лафкадио Влуики, Даниэлем Нотгафтом, Робером Грелу, Антоном Зейлером, Азеведо, Терезой Дескейру, Жаном Пелуэйром — Достоевский, Деледда, Капуана, Андре Жид, Я. Вассерман, Б. Франк, Мориак, Бурже, Д’Аннуцио доказывали опасность подпольного феномена?
Развернутый ответ можно найти в «Докторе Фаустусе», «Игре в бисер», «Степном волке», «Жизни и творчестве композитора Фолтына». Но есть и множество кратких. Вот один из них:
Если тарантулы будут иметь успех, это отобьет вкус к жизни.
Томас Манн, чье отношение к Ницше после Второй мировой войны стало амбивалентным, тем не менее признавался в ошеломленности, испытанной при знакомстве с будоражащими книгами Ницше: «Они разверзли передо мной глубины, о которых я и не подозревал». Леверкюн Т. Манна — это Ницше, изуродованный ужасами фашистской действительности, соединенный с тем, что с Ницше несоединимо.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Если писать историю как историю культуры духа человеческого, то XX век должен получить имя Джойса — Гомера, Данте, Шекспира, Достоевского нашего времени. Элиот сравнивал его "Улисса" с "Войной и миром", но "Улисс" — это и "Одиссея", и "Божественная комедия", и "Гамлет", и "Братья Карамазовы" современности. Подобно тому как Джойс впитал человеческую культуру прошлого, так и культура XX века несет на себе отпечаток его гения. Не подозревая того, мы сегодня говорим, думаем, рефлексируем, фантазируем, мечтаем по Джойсу.
В своей новой книге «Непризнанные гении» Игорь Гарин рассказывает о нелегкой, часто трагической судьбе гениев, признание к которым пришло только после смерти или, в лучшем случае, в конце жизни. При этом автор подробно останавливается на вопросе о природе гениальности, анализируя многие из существующих на сегодня теорий, объясняющих эту самую гениальность, начиная с теории генетической предрасположенности и заканчивая теориями, объясняющими гениальность психическими или физиологическими отклонениями, например, наличием синдрома Морфана (он имелся у Паганини, Линкольна, де Голля), гипоманиакальной депрессии (Шуман, Хемингуэй, Рузвельт, Черчилль) или сексуальных девиаций (Чайковский, Уайльд, Кокто и др.)
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.