Ни завтра, ни потом - [3]

Мы были уже почти у дверей, когда мадам де Т*** наконец заговорила:

- Я немного сержусь на вас... После того доверия, которое я вам оказала, дурно... очень дурно быть таким скрытным! За все время, что мы провели вместе, вы ни словом не обмолвились о Графине! А ведь так сладостно говорить о тех, кого любишь! И вы не могли сомневаться в том, что я выслушала бы вас с участием. Это самое меньшее, что я могла бы сделать после того, как едва не отняла вас у нее.

- Но не вправе ли я адресовать вам тот же упрек? И разве не предотвратили бы вы некоторых моих поступков, если бы, вместо того чтобы поверять мне подробности вашего примирения с мужем, поведали о более достойном избраннике, о том избраннике, который...

- Ни слова больше... Вспомните, что довольно одного лишь намека, чтобы нанести нам обиду. Как ни мало знаете вы женщин, вам наверняка известно, что они не скоры на подобные признания... Поговорим лучше о вас: как обстоят ваши дела с моей подругой? Вы в самом деле счастливы? Ах, боюсь, что это не так, и меня это огорчает, ибо ваша судьба мне небезразлична! Да, сударь, небезразлична... В большей степени, чем вам, вероятно, кажется.

- Ах, стоит ли, сударыня, верить тому, что люди забавы ради преувеличивают, раздувая из пустяка целую историю?

- Избавьте себя от необходимости притворяться! Я знаю о вас все, что только можно знать о другом человеке. Графиня не так сдержанна в дружеской беседе, как вы. Женщины ее породы не берегут секреты своих поклонников, особенно если это такие молчальники, как вы, которые своей осторожностью лишают ее триумфа. Я далека от того, чтобы обвинять ее в кокетстве, но у праведниц ничуть не меньше тщеславия, чем у кокеток. Скажите откровенно: разве не приходится вам порой страдать от причуд ее странной натуры? Ну, говорите же, говорите...

- Однако, сударыня, вы хотели вернуться... Прохладно...

- Уже стало теплее.

Мадам де Т*** снова взяла меня под руку, и мы продолжили прогулку. Я не замечал, куда мы идем. То, что она сказала мне о своем любовнике, про которого я знал, и о моей любовнице, про которую знала она, наше ночное путешествие, эпизод в карете, сцена на скамейке, поздний час - все это приводило меня в смятение; то я давал волю надеждам и сладостным желаниям, то приказывал себе мыслить здраво. Впрочем, я был слишком взволнован, чтобы отдавать себе отчет в том, что именно происходило во мне. Пока я пребывал во власти этой внутренней смуты, она продолжала говорить о Графине. Моя задумчивость воспринималась как молчаливое согласие. Однако кое-какие язвительные замечания, долетевшие до моего слуха, заставили меня прислушаться.

- Как она изобретательна, - говорила мадам де Т***, - как искусна! Вероломство умеет представить изящной шуткой, измену - единственным разумным выходом, жертвой, приносимой ради благопристойности. Никакой непосредственности, полное самообладание; всегда любезна, редко нежна и никогда не искренна. Сладострастная по натуре, чопорная на людях, пылкая, осторожная, искушенная, ветреная, чувствительная, образованная, кокетка и философ в одном лице: многолика, как Протей, прелестна, как грация, - она привлекает и ускользает. Сколько ролей она сменила на моей памяти! И, между нами говоря, сколько вокруг одураченных ею людей! Как она надсмеялась над бароном Н.! Как потешилась над маркизом НН.! За вас она взялась, чтобы отвлечь внимание двух соперников, которые потеряли осмотрительность и рисковали довести дело до огласки. Она слишком долго держала их при себе, они успели к ней как следует присмотреться и в конце концов могли ее изобличить. Она вывела на сцену вас, заняла вами их мысли, направила их подозрения в другое русло, повергла вас в отчаяние, пожалела, утешила, и все четверо остались довольны. Ах! как легко ловкой женщине играть вами, мужчинами! и как счастливо ей живется, ибо все для нее лишь притворство и она не вкладывает в эту игру ни крупицы души!

Мадам де Т*** сопроводила последние слова многозначительным вздохом. Это был мастерский ход.

Я почувствовал, что мне словно сняли с глаз повязку, и не заметил, как надели другую. Моя возлюбленная представилась мне самой лживой из женщин, и я обрадовался, что вижу перед собой наконец-то женщину с чистым сердцем. Я тоже вздохнул, сам не зная, к кому обращен мой вздох, и не понимая, разочарованием или надеждой он вызван. Мадам де Т*** выглядела огорченной, оттого что расстроила меня и, поддавшись порыву, зашла слишком далеко в откровениях, которые, исходя из женских уст, могли показаться небеспристрастными.

Я был не способен трезво судить о том, что мне говорилось. Мы вступили на дорогу чувства и подошли к ней из такого далека, что невозможно было предугадать, куда она нас приведет. Посреди нашей философской беседы моя спутница указала мне на видневшийся в конце одной из террас павильон, бывавший свидетелем счастливейших мгновений. Было подробно описано его расположение, меблировка. Какая жалость, что от него нет ключа! Продолжая разговаривать, мы подходили все ближе. Он оказался открыт; там недоставало только света. Но и темнота имела в нем свою прелесть. Тем более, что я знал, сколь прелестна та, которой предстояло его украсить.