Ни завтра, ни потом - [2]

- Вы еще ничего не видели, надо повести вас в апартаменты моего супруга.

- Сударыня, их больше не существует, я велел уничтожить их пять лет тому назад.

- Ах, неужели! - восклицает она.

За ужином она заботливо предлагает положить ему руанской телятины, на что он отвечает:

- Я уже три года на молочной диете, сударыня.

- Ах, неужели! - повторяет она.

Предоставляю вам вообразить беседу между тремя людьми, несказанно удивленными, оттого что оказались за одним столом!

Наконец мы отужинали. Я полагал, что мы сразу отправимся спать, но не ошибся только в отношении мужа.

- Весьма признателен вам, сударыня, - сказал он, - за то, что вы столь предусмотрительно привезли сюда нашего гостя. Вы решили, что я не гожусь для долгого бдения, и оказались правы, ибо я удаляюсь. - Потом, повернувшись ко мне, насмешливо добавил: - Надеюсь, сударь мой, что вы меня извините и возьмете на себя труд загладить мою вину перед дамой.

И вышел.

Мы переглянулись, и, дабы развеять неприятное впечатление, мадам де Т*** предложила мне, пока слуги ужинают, прогуляться по парку. Ночь была восхитительная, прозрачная, она не таила от глаз окружающие предметы и, казалось, накидывала на них свой покров лишь затем, чтобы дать простор воображению. Сады, расположенные, как и замок, на склоне холма, спускались террасами к Сене, которая струилась внизу, образуя бесчисленные изгибы и живописные лесистые островки, разнообразившие вид и придававшие дополнительное очарование этому дивному уголку.

Сначала мы гуляли по самой длинной из этих террас, под сенью густых деревьев. Мы уже оправились от насмешек, коим только что подверглись, и она доверительно поделилась со мною некоторыми своими секретами. Искренность взывает к ответной искренности, и я тоже кое в чем открылся ей; наши откровения становились все более интимными и все более увлекательными. Мы гуляли уже довольно долго. Сначала она шла опираясь на мою руку, потом - сам не знаю, как это получилось, - ее рука обвилась вокруг моей, и я уже не поддерживал, а почти нес свою спутницу. Это было приятно, но требовало известного напряжения сил, и чем дальше, тем больше, а нам еще нужно было так много сказать друг другу. На пути попадается скамья, мы садимся, не меняя позы. И так, со сплетенными руками, принимаемся превозносить на все лады сладость дружеского доверия.

- Ах, - говорит она, - кто может насладиться им с меньшими опасениями, чем мы с вами? Я слишком хорошо знаю, как вы дорожите благосклонностью известного мне лица, чтобы допустить мысль о малейшей нескромности с вашей стороны.

Быть может, ей хотелось, чтобы я опроверг ее слова, я этого не сделал. И мы стали заверять друг друга в том, что между нами нет и не может быть никаких иных отношений, кроме тех, что есть сейчас.

- А я, признаться, дрожал, как бы давешняя нечаянность в дороге не отпугнула вас.

- О, я не так пуглива!

- И все-таки меня тревожит, не опечалил ли я вас, сам того не желая.

- Как же сделать, чтобы вы успокоились?

- А вы не догадываетесь?

- Я желала бы, чтобы вы сами сказали.

- Я хочу быть уверен, что прощен.

- А для этого?..

- Вы должны подарить мне тот поцелуй, который по чистой случайности...

- Я готова. Потому что, если я откажу, то вы чересчур возгордитесь. И возомните, будто я вас боюсь.

И, дабы я не впал в самообольщение, я получил поцелуй.

Бывают поцелуи, которые сродни дружеским откровенностям: они влекут за собой ответные, торопятся, становятся все более пылкими. В самом деле, едва был подарен первый, как за ним последовал второй, потом третий: они спешили один за другим, прерывая беседу, заменяя ее вовсе и едва позволяя вздохнуть. Воцарилась тишина, ее услышали (ибо тишину иногда слышишь), она напугала. Мы, ни слова не говоря, встали и пошли.

- Пора возвращаться, - сказала мадам де Т***. - Не следует злоупотреблять ночным воздухом.

- Мне кажется, вам он не может причинить большого вреда, - ответил я.

- Да, прохлада не так страшна для меня, как для некоторых, и все же вернемся!

- Я знаю, вы беспокоитесь обо мне... стремитесь уберечь меня от опасностей подобной прогулки... и от последствий, которые она может иметь для меня одного.

- Вы желаете видеть в моих побуждениях деликатность. Что ж, пусть будет так... однако же вернемся, я так хочу.

Мы с трудом выдавливали из себя эти неловкие реплики, простительные людям, которые изо всех сил стараются говорить о чем угодно, кроме того, что у них на уме.

Она вынудила меня повернуть к замку.

Я не знаю - во всяком случае, не знал тогда, - было ли для нее это требование вернуться насилием над собой, приняла ли она свое решение без колебаний или ей было так же жаль, как и мне, что внезапно кончилось то, что так хорошо начиналось; как бы то ни было, но мы оба, словно сговорившись, непроизвольно замедлили шаг и уныло брели рядом, недовольные друг другом и самими собой. Мы не знали, что или кого нам винить. Ни она, ни я не вправе были на чем-то настаивать или просить: у нас не было даже права на упрек. Какое облегчение принесла бы нам ссора! но где взять повод? Между тем мы подходили все ближе и ближе к замку, поглощенные каждый про себя поисками предлога, чтобы избежать неминуемого расставания, которое сами же по неосторожности вменили себе в обязанность.