Ни о чем не жалею - [42]

По случаю воскресенья сестрам разрешалось разговаривать во время еды, и огромная трапезная, в которую робко вошла Габриэла, оказалась полна весело щебечущими, улыбающимися, счастливыми женщинами.

В монастыре жили около двухсот монахинь и послушниц, причем большинство из них были не старше двадцати — двадцати пяти лет. Пожилых — ровесниц матушки Григории, было всего около полутора десятков, а совсем старых — и того меньше. Монахини преподавали в ближайшей школе или работали сиделками в одной из больниц. Разговоры за столом в основном вертелись вокруг медицины и смешных случаев на уроках, однако многие говорили и о политике или о простых домашних делах — начиная с того, как лучше приготовить тушеную морковь с чесноком и соей, и заканчивая кружевоплетением и шитьем.

Появление Габриэлы не осталось незамеченным, но внимание, проявленное к ней обитательницами монастыря, не было тягостным. К концу трапезы почти каждая из монахинь обменялась с ней шуткой, парой слов или просто улыбкой или приветливым взглядом. Даже самая старая сестра Мария Маргарита — та самая привратница, которую Габриэла сначала приняла за ведьму, — подошла к ней, чтобы погладить по голове. Вскоре Габриэла узнала, что, несмотря на устрашающую внешность, все в монастыре очень любили старую и мудрую тетушку Марию. В молодости, еще совсем юной девушкой, сестра Мария миссионерствовала в Африке и даже была ранена туземцами во время какого-то конфликта между племенами. В монастыре Святого Матфея она жила вот уже больше сорока лет и была высшим авторитетом в вопросах веры, благо Священное Писание знала назубок. В этом с ней не могла сравниться даже матушка Григория, на плечах которой лежали в основном хозяйственные и организационные заботы.

Но все это стало известно Габриэле гораздо позже; сейчас же она только удивлялась — удивлялась всему, что видела вокруг. Она, которая всю жизнь была одинока как перст, вдруг оказалась в настоящей семье, состоящей из двух сотен женщин, каждая из которых относилась к девочке тепло и дружелюбно, как к младшей сестре. Это , было так непривычно, что Габриэла даже растерялась.

Она не заметила ни одного злого или, по крайней мере, недовольного лица, и это тоже было неожиданно и странно. «Не могут же они все быть совершенно счастливыми. Так не бывает!» — подумала она и на всякий случай придвинулась поближе к матушке Григории, в которой по-прежнему чувствовала свою главную защитницу. После десяти лет жизни с Элоизой, больше всего напоминавшей хождение вслепую по минному полю, ей трудно было принять хорошее отношение как должное. Все ей казалось чуть ли не сном. И все же, с благодарностью кивая в ответ на добрые слова или называя свое имя, когда кто-то из сестер подходил познакомиться, Габриэла уже чувствовала, что ей здесь будет хорошо. Одни имена монахинь — сестра Элизабет, сестра Аве Регина, сестра Иоанна, сестра София, сестра Юфимия, сестра Энди, сестра Жозефа — звучали для нее как райская музыка.

— Добро пожаловать к нам, Габи, — сказала ей сестра Лиззи — молодая красивая женщина со светлой гладкой кожей и большими зелеными, смеющимися глазами. — Ты еще слишком молода, чтобы быть монахиней, но богу может потребоваться и твоя помощь.

А Габриэла так растерялась, что не сразу нашла, что ответить. Ее еще никто никогда не называл «Габи», никто не смотрел на нее так ласково и весело, как мог смотреть только ангел небесный. Габриэле ужасно захотелось дружить с Лиззи, разговаривать, выполнять для нее мелкие поручения, лишь бы всегда быть рядом.

А Лиззи — без всяких вопросов со стороны девочки — рассказала ей, что она пока только готовится к первому постригу и что желание служить богу возникло у нее давно. В тринадцать лет она заболела корью, и ей было явление Девы Марии. И больше Лиззи уже не сомневалась, какой путь ей предуготован.

— Тебе, быть может, это покажется странным, — закончила она свой рассказ, — но на самом деле подобные вещи случаются чаще, чем принято считать.

Теперь Лиззи было двадцать лет, и она работала сиделкой в детском отделении муниципальной больницы.

Должно быть, именно поэтому ее сразу потянуло к бледной, напуганной девочке с большими голубыми глазами.

Она сразу почувствовала, что за этой скованностью, за , этим не по возрасту печальным взглядом скрывается какая-то трагедия, которой девочка, возможно, так никогда и не решится с ними поделиться.

Поболтать с Лиззи было очень приятно, и все же самым значительным за сегодняшний день — да и во всей своей жизни — событием Габриэла продолжала считать утреннюю беседу с настоятельницей. Собственно говоря, разговора как такового не было. У Габриэлы просто не было слов, чтобы выразить все, что происходило у нее в душе. Девочка почувствовала, — что в лице матушки Григории она нашла настоящую мать, мать, которой у нее никогда не было. И это ощущение было самым прекрасным в мире. Теперь Габриэла понимала, почему другие обитательницы монастыря выглядят такими веселыми и счастливыми, и у нее не было иного желания, кроме как стать одной из них хотя бы на время.

Мать-настоятельница со своей стороны ненавязчиво, но внимательно наблюдала за девочкой, исподволь помогая и поддерживая ее, когда ей казалось, что Габриэла может не справиться сама. Девочка казалась ей очень" застенчивой, хрупкой, ранимой, но вместе с тем в ней была какая-то непонятная тихая сила. Ее душа, казалось, способна была вместить гораздо больше, чем душа десятилетнего ребенка, но она была глубоко ранена — отсюда смущение, неуверенность, страх, закрытость и крайняя осторожность в общении с незнакомыми людьми.