Незнакомец. Шелк и бархат - [87]
— Иногда. Она не была склонна к этому, а то немногое, что ей было нужно, она прекрасно могла купить в аптеке по рецепту своих докторов. Но ей казалось, что все это безумно увлекательно — как и тебе.
Впрочем, последнюю циничную колкость Ульф пропустил мимо ушей.
— Я… я вдруг подумал…
— Что ты подумал?
— Что она потому и пришла сюда позавчера вечером… чтобы встретиться с тобой.
— Со мной? — искренне удивился Жак. — Нет, она не должна была со мной встретиться. Да она и не могла знать, что я в этот момент находился здесь.
— Но ты находился здесь?
— Да. И в этом-то вся и проблема.
На секунду он заколебался, но потом потребность поделиться с кем-нибудь своими сомнениями взяла верх над осторожностью.
— Понимаешь, я… я видел, как Вероника вернулась сюда в ателье. И я видел еще двух человек — в разное время в течение того вечера.
— Ты видел…?
— Да. И… ты понимаешь, Ульф? Один из них и есть убийца!
У Ульфа Юнга настолько пересохло в горле, что он был едва в состоянии говорить.
— Ты должен… рассказать об этом комиссару.
— Как ты не понимаешь, что именно этого я как раз и не могу сделать? Я не смогу объяснить, почему я находился здесь, я не могу, находясь в здравом уме и трезвой памяти, привлечь внимание полиции ко всему этому.
Он чуть истеричным жестом указал на свои кухонные шкафы. Затем стряхнул пепел с сигареты в раковину и добавил:
— Нет. Я не могу рассказать все это полиции, но я могу поговорить, по крайней мере, с одной из двух, из двух этих людей. И если она скажет, что она не виновата…
— Она? — едва слышно прошептал Ульф.
— Да. И если она не виновата, то остается… Короче, тогда мне станет ясно. А теперь постарайся выбраться отсюда так, чтобы ни одна живая душа тебя не видела, лучше всего пройди через чердак и спустись на лифте в другом подъезде. Вот так. Счастливо, я рад был поговорить с тобой.
В ателье горел свет, и таким образом, тот трудный разговор, к которому стремился Жак, состоялся тут же и немедленно. После этого долгого разговора, проходившего отчасти на повышенных тонах, он почувствовал себя усталым и опустошенным и стал бесцельно бродить по комнатам ателье. Красные шторы в салоне были не до конца задернуты, и его внимание привлекли вечерние платья, которые он задумал и создал вместе с Астой. Он снял с перекладины одно из них, из опалово-зеленого шелка, задрапировал широкую шифоновую юбку совсем иначе, чем на многочисленных «эскизах Жака» в шведских и немецких журналах мод, уселся в густавианское кресло и погрузился в раздумья. Его нервы снова пришли в норму. Все неприятности — бесшабашный, все более опасный образ жизни, который он вел, отношения с Ивонне, трудное решение, к которому он должен был прийти в связи с убийством — все это отступило на задний план. В его мозгу зарождалась новая идея. Он полез в карман пиджака за блокнотом и карандашом.
Он ничего не замечал до тех пор, пока кто-то не набросил ему на шею узкую полоску материи. Горчично-желтая рубашка с расстегнутым воротом была плохой защитой — он тут же потерял сознание.
Глава четырнадцатая
Во вторник двенадцатого мая Ивонне Карстен должна была вместе с членами королевской семьи, придворными, дипломатами и репортерами газет отправиться в Королевский Театр — отчасти для того, чтобы увидеть королеву Фабиолу и бельгийского короля Бодуэна, отчасти для того, чтобы показать себя и попозировать перед фотокамерами. По этому поводу она накануне вечером не только наложила маску на лицо, но и покрасила волосы. Эффект был ошеломляющий.
Бие вытаращила на нее глаза и пролепетала восхищенно:
— Боже, какие у тебя волосы! Слушай, что это за цвет? Желтый или красный… или коричневый?
— Он называется охра, — сказала Ивонне, внимательно и с тенью сомнения оглядывая свое отражение в большом зеркале. — В Нью-Йорке это сейчас самый последний взвизг моды.
— Что касается меня, — проговорила Гунборг Юнг, — то я определила бы его как цвет вареной моркови.
— Это из-за дурацкого освещения здесь в холле, — ответила Ивонне и поплыла дальше к большому зеркалу в салоне. — Уверяю вас, что при дневном свете это потрясающий оттенок.
Мария покачала головой, украшенной естественно светлыми волосами.
— Я не уверена, что в театре будет дневной свет. А какое платье ты собираешься надеть, чтобы оно пошло к этим волосам?
— Вот в этом-то и загвоздка. Фу, какая здесь духота, неужели никто не может открыть окно? Сперва я думала надеть то русское, с жемчужной вышивкой, но…
— Ты что, с ума сошла? — воскликнула Мария с возмущением. — Оно же розовое. Как, по-твоему, все это будет смотреться?
— Так вот и я об этом, — в голосе Ивонне зазвучали плаксивые нотки. — Это совершенно невозможно. Со мной должен быть посол — чертовски забавный мальчик, кстати, и я так радовалась, что пойду на это представление. А, вот идет начальство. Помогите, что мне делать?
Аста Арман была отличным руководителем, к тому же ее трудно было чем-либо удивить в том, что касалось женщин и моды. Поэтому она не сказала Ивонне, что цвет ее волос просто ужасающий, а ласково заметила, что девушка с таким лицом и такой фигурой, как у Ивонне, может смело экспериментировать со своей прической и предложила ей взять напрокат одну из последних моделей, созданных в ателье.
