Незнакомец. Шелк и бархат - [85]

— Я посетил Бергарюд, — сказал Кристер и увидел, как краска залила ее лицо и шею. — И я узнал кое-что о вашем отце и его отношениях с Вероникой Турен. Было бы в высшей степени справедливо выслушать теперь вашу версию.

Она не спросила: Что сказали соседи и другие жители прихода? Не говорили ли они плохо об отце, обо всех нас? Не забыли ли они…?

Она сжала руки на коленях и ответила с той серьезностью, которая, наверное, была свойственна ей еще в детстве, когда она переживала все те события, которые сейчас описывала ровным негромким голосом.

— Мне было всего три года, когда все это началось. В приходе собрали пять тысяч крон на ремонт церкви, но тут началась война и проект отложили на неопределенное время. Отец был своего рода кассиром в комитете по ремонту церкви, и все шло хорошо, пока деньги лежали в банке, но потом эти подозрительные смоландские старички вообразили, что во всех банках сидят евреи, что Гитлер придет и захапает себе их денежки, и тогда они забрали деньги из банка и заперли в ризнице вместе с церковным серебром.

Кристер Вик подавил улыбку — эту деталь бергарюдский рассказчик опустил в своем повествовании. Но Мария была не в состоянии воспринимать комизм ситуации.

— У отца был ключ от сундучка с деньгами, и перед этим соблазном он не мог устоять. Он был беден, много болел, в хозяйстве было слишком много дыр, которые надо было залатать. Так что деньги вмиг растворились, а тут должна была состояться ревизия, и я помню, хотя я была тогда совсем маленькая, как он плакал дома и советовался с мамой, как ему быть. Ну вот, а потом он отправился в усадьбу к Грену — и там ему дали денег взаймы.

— Вы говорите с такой горечью, как будто можно в чем-то обвинить Эрика Грена. По-моему, было очень любезно с его стороны — дать взаймы такую сумму без всяких гарантий.

— Эрику Грену не нужны были гарантии, — с отвращением проговорила она. — Вместо этого он повышал ренту. И отец оказался полностью в его власти. А позднее — во власти Вероники. Но он работал, как зверь, рубил и возил дрова, хотя по вечерам, приходя домой, кашлял кровью. «Лучше я помру, — говорил он, — чем останусь должен этой чертовке хоть одно эре». И в конце концов он расплатился с ней. Но тут же умер.

— Сколько лет вам было тогда?

— Пятнадцать.

— И вы все время знали об этом — о растрате, о долге, о его отношениях с кредиторами?

— Да.

— А остальные жители Бергарюда? Когда они узнали, что он украл деньги из церковной кассы?

Она вздрогнула от этой беспощадной формулировки.

— После смерти отца. Мы все были в таком отчаянии, что не могли больше молчать об этом.

— Скажите, фрекен Меландер, вы до сих пор считаете, что на Веронике Турен так или иначе лежит ответственность за смерть вашего отца?

— Не-ет. Не то, чтобы прямая ответственность…

— Но тем не менее, вы так считаете? Таким образом, у вас есть еще один мотив, чтобы убить ее…

— Еще один? — Ее глаза потемнели от волнения. — Комиссар хочет сказать, что… что Хенрик — второй мотив? Но мне не нужны его деньги, мне нужен только он сам, и потом, он обещал, что разведется с ней, зачем же мне было убивать ее?

— Вы отдаете себе отчет в том, что ваше алиби основывается на показаниях директора Турена, а его алиби — на ваших показаниях? Если один из вас лжет относительно времени между половиной восьмого и восемью часами вечера, то второй вполне может быть убийцей.

— Да, — сказала она, — я… я тоже думала об этом. Но в таком случае…

— Да-да?

— В таком случае кто же находился здесь в ателье в девять часов вечера — тот, кто не открыл Ивонне, когда она звонила и колотила в дверь?

…Третий допрос был лишен всяких сюрпризов, поскольку Гунборг Юнг была заранее предупреждена о его намерении предпринять поездку в прошлое. Спрашивая его о результатах поездки, она говорила почти веселым тоном:

— Ну, и как там в старом добром Бергарюде? Вас угостили чем-нибудь из местных деликатесов?

— О да, торт со сливками, домашние булочки и черный как ночь кофе. И немного сплетен за чашечкой кофе, сплетни о том, каково ходить в должниках у Вероники Турен.

— Это вряд ли может для кого-то быть новостью, — сухо ответила она. — Разве не это я пыталась втолковать комиссару каждый раз, когда мы встречались?

— Да. Однако госпожа Юнг каждый раз опускала самые интересные детали. И самые трагичные.

— О том, как Карл Эрик Меландер выкашлял все свои легкие? — спросила она, глядя на Кристера леденяще-холодным взглядом. — Или как я десять лет назад снимала своего мужа с крюка в дровяном сарае? Дорогой мой, когда против своей воли оказываешься замешан в расследовании убийства, инстинкт самосохранения мешает разом выболтать все, что надо и не надо.

— Да, это очень разумная мысль. На самом деле довольно нечасто случается, чтобы человек ждал десять лет, прежде чем дать выход своим чувствам и отомстить таким кровавым способом, но в нашем деле возможно всякое. Напротив, сплошь и рядом случается, что человек убивает, чтобы получить деньги или избавиться от долга, особенно если выплаты по долгу затягиваются до бесконечности.

Теперь ее седая голова поднялась выше, чем прежде.

— Я решительным образом не понимаю…