Незнакомец. Шелк и бархат - [31]

Я начинаю дрожать еще больше, когда он быстрым шагом возвращается вместе с Кристером. Кристер дает нам в руки по сильному фонарику и увлекает нас вслед за собой в эту ужасную комнату с ее мокрым и неподвижным гостем.

— Светите прямо на нее, — командует он.

Фонарик в руках у Эрланда бросает световой круг на ее ноги, руки, голову. Я цепляюсь взглядом за книжную полку, обнаруживаю экземпляр «Цветов вереска» Топелиуса и «Сагу о Фритьофе» Тегнера[12], получаю замечание от Кристера за то, что луч моего фонарика светит не туда, куда надо, и не могу не смотреть, как его пальцы, ощупывающие ее голову, находят то, что он ищет, среди мокрых прядей волос.

— Да, — подтверждает он. — Вот она — рана в левом виске. Задета не только кожа, но и сама кость. Дай сюда топорик, Пак.

Он подносит заостренный конец топорика к ране — становится очевидно, что они подходят друг к другу. Мне приходится рассказывать все по порядку, как я пошла собирать ромашки, как я наступила на палку, как я обнаружила труп на дне родника.

Его холодные голубые глаза смотрят строго.

— Нам ни к чему дожидаться судебно-медицинского освидетельствования. Агнес Линдвалль мертва, на черепе у нее рана, которую она не могла нанести себе сама, несколько волосинок, которые по всей вероятности принадлежат ей, застряли на острие топора.

— Еще одно убийство, — говорит Эрланд все тем же горьким и мрачным тоном. — Еще одно убийство, в котором я виноват.

Кристер пристально смотрит ему в лицо.

— Убийство? Вы, как ни кто, должны знать юридическую разницу между непреднамеренным и умышленным убийством.

— Нападение на Агнес было тщательно спланировано, — произносит Эрланд. — Этот топорик, мой топорик, был не случайно избран орудием убийства. И он не сам пришел сюда с Плоского Холма.

— С Плоского Холма? Но ведь Манфред Ульссон отдал его вам вчера вечером. Разве вы не забрали его с собой?

Эрланд был решителен и невозмутимо спокоен.

— Его отдал мне не Манфред Ульссон, а комиссар. Я повесил его на спинку стула и забыл, когда собрался уходить. Я был занят куда более серьезными вещами, чем старый никому не нужный топорик.

Правда ли это? Я закрываю глаза и отчетливо вспоминаю, как черная палка висит на спинке стула. Но что стало с ней потом? Почему я не могу вспомнить, взял ли Эрланд ее с собой, когда уходил из гостиной Ульссонов? По той простой причине, что я в тот момент стояла на четвереньках под окном и помогала Лидии собирать черепки горшков и оборванные цветы. Но кто-нибудь другой наверняка обратил внимание на него и злополучную палку. Не станет же он врать, если вокруг него было в тот момент столько свидетелей.

Кристер рассеянно берет у него из рук фонарик и направляет свет ему в лицо. В этом резком освещении лицо кажется замкнутым и напряженным, губы крепко сжаты, в глазницах лежат тени — как маска, думаю я. Как посмертная маска.

— Вы встречались с Агнес с тех пор, как расстались с ней вчера в Плоском Холме?

У меня потеют ладони. Это испытание. Он не знает о том, что у их встречи на берегу Змеиного Озера был зритель и слушатель, он может просто-напросто сказать «нет», он просто должен это сделать, если у него остался инстинкт самосохранения.

Но он отвечает:

— Да. Она послала Наполеона передать мне, что хочет поговорить со мной. Однако у него свой особый способ передачи сообщений, так что я не совсем понял, о чем речь. Во всяком случае, он говорил что-то о Змеином Озере, и я решил прогуляться туда.

— Когда это произошло?

— Вчера вечером. Где-то около девяти часов.

— И что ей было нужно от вас?

— Этого я так и не смог себе уяснить.

— Что вы имеете в виду?

— То, что я сказал. Она ушла, так ничего мне не сообщив.

— Ушла? Почему? Вы поссорились?

— Не-ет. Я больше не ссорюсь с людьми. Для этого нужно интересоваться ими, испытывать чувства, которые этих людей могут задеть.

— Вы утверждаете, что не испытывали никаких — ни положительных, ни отрицательных — чувств к этой женщине?

Он переводит свет фонарика, на минуту освещая Агнес — ее бледное, как воск, лицо, ее волосы, с которых стекает вода. Эрланд молчит, ничего не отвечая, и тоща он продолжает:

— В таком случае, Эрланд Хек, я берусь утверждать, что вы лжете себе самому и нам с Пак. И вы не можете рассчитывать, что я смогу помочь вам, если будете по-прежнему строить из себя этакого сфинкса в том, что касается ваших отношений с теми, кто сыграл свою роль в вашей драме.

Ему, наконец, удалось вывести Эрланда из оцепенения. Низкий тихий голос прерывается, когда он произносит:

— Помочь мне? Вы… действительно… действительно хотите…? Несмотря на все это?

Его безнадежный жест охватывает мертвое тело, топорик, лужи на полу — все это разом.

Кристер накрывает тело Агнес одеялом и кивает:

— Разумеется. Теперь — более, чем когда бы то ни было. Но прежде всего мы должны вызвать врача и кое-кого из криминальной полиции города Эребру.

Мы как раз собираемся выйти в сумрак облачной и ненормальной теплой ночи, когда появляется Наполеон и проскальзывает в дверь, словно маленький тролль.

— Тут кто-то кричал так, что кровь застыла в жилах. И было непонятно, откуда доносится крик. Но потом с ульссоновского двора запахло трупом, и я вынужден был прийти сюда.