Нежданно-негаданно - [24]

— Надо знать, как их солить. Дело нехитрое, но знать надо. Старый, конечно, худо жуется.

Выпили еще, и Сидор заговорил, сначала, как бы нехотя, а потом рьяно, запальчиво, стараясь убедить и прижать Ивана.

— Вот ты скажи, сынок, к чему это все приведет?

— Что?

— Землю сверлить и нефть из нее выкачивать.

— Богаче жить станем, отец.

— Я не про то.

— Про что же?

— Думаешь, из земли можно качать и качать без конца? Ведь кроме нефти и газа этого миллиарды тонн хочут брать.

— Газ тоже нужен. Хорошо, что его нашли.

— Сгорит земля, — сокрушенно произнес Сидор.

— Почему сгорит?

— Полегчает. Сойдет со своего пути и сгорит от солнышка.

Иван так и прыснул смехом от слов отца и долго не мог уняться, думая: до чего же все-таки темный человек отец.

Сидор терпеливо подождал, когда прохохочется Иван, степенно налил в стаканы спирт, отрезал по куску рыбы, положил Ивану, себе, продолжал уверенно:

— Ты не смейся, сынок. Люди не глупее нас жили ране. Библия мудрым человеком написана. Как сказано — так все и идет по писаному.

— Например?

— Сказано в священной книге, что брат против брата, сын против отца пойдет. Так и было. В гражданскую. Дале слушай, — Сидор хотел припечатать Ивана накрепко, чтобы не брыкался. — Сказано было, начнут летать птицы с железными носами. Пожалуйста! Самолеты появились. Сказано, будет страшная война, и победят славяны, — так и вышло. Русские осилили. И в конце сказано, изроют, испоганят землю, и полетит она к всемирному светилу. Сгорит. Так, видно, и будет, если не прекратят безобразье. И вам, молодым, надо бороться, — закончил уверенно Сидор, считая, что дело свое он сделал убедительно.

Но Иван рассмеялся, сказал запросто, как вроде никаких веских слов Сидора и не было.

— Есть, отец, закон перехода материи из одного вида в другой. Это по науке, не с потолка.

— И что?

— Вся добытая и израсходованная из земли нефть, а также и газ перейдут в другие виды веществ и останутся в атмосфере земли. Так что земля ни легче, ни тяжелее не станет, будет двигаться по своей орбите.

Сидора ошарашило, он долго сидел в недоумении: Иван одним смешком, одной фразой срезал, опрокинул все его думы и доводы, готовившиеся болезненно, тяжело и долго. Потом проронил:

— Что ты скажешь про Библию?

— Писали эту книгу, видимо, действительно мудрые люди с феноменальным воображением… Вот я и приехал строить станцию, чтобы использовать газ.

— Весь не заберешь на станцию.

— Будет несколько станций. Заберем весь.

Сидору и тяжело было, что доводы его нисколько не подействовали на Ивана, у него своя точка зрения, и в то же время легко: оказывается, все-таки можно миновать конца земного, хотя он и не совсем верил Ивану на слово. И эти два чувства толкались в нем, расшевеливали его, будоражили, и он не сдавался:

— А с лесом как, а с рыбой, а с зверем? Писал я тебе в письмах.

— Не научились мы еще хозяйствовать как надо, отец, и в этом пока беда наша. Будем надеяться на лучшее. Воспитывать людей, себя, учить, самим учиться.

— Э-э, — махнул рукой отец, — мечты пока. В общем-то, возьми во внимание мои слова, не пустые оне.

— Возьму, отец, возьму, — старался утешить Иван отца, а про себя подумал: кое в чем старик и прав.

Засиделись они тогда почти до утра; и не спавши Спирин возвращался в Обск.

Сначала он хотел хорошо подумать обо всем будущем, разговор с отцом еще больше его взволновал, но сон и усталость затуманивали мысли, и он стал думать об одном: скорее бы добраться, да соснуть часок-два, движение на дороге было еще редким, и Иван, воспользовавшись этим, мчался на пределе.

Приехав и запершись в номере, Спирин сходил в душ, думал, снимет усталость, хотел отвлечься, но мысли опять навернулись о стройке, ее начале — это вытеснило все прочее, занимало главное место, основное. «А начало дороже всего, — подытожил Спирин. — Недаром народ выражается: «Лиха беда — начало». А пословицы все, брат, мудрые, учиться у них жить не мешает…»

Воспоминания наплывали и наплывали, волновали душу…

…Теперь все, еще более четко, встало перед Спириным, усиливало волнение, будоражило мысли, которые Спирин (как ему казалось) никак не мог привести в порядок, к строгой последовательности и логичности.

Почему-то всплыла перед глазами именно середина работ на первом энергоблоке. Может, оттого, что Спирин здесь взял все на себя, на свой страх и риск, — и вытянул энергоблок намного раньше намеченного срока, хотя чуть жизнью за это не поплатился. Сейчас, когда минуло, страшновато вроде, а тогда ничего, как будто так и надо было.

Осень бодрила. Холодная, с редкими, сильными дождями. Утренники были заиндевелые, хрусткие, и бабы ведрами таскали рыжики. Листья еще желтыми, оранжевыми, красными метляками кружились в воздухе, медленно опускаясь и застилая землю, мягко шагалось, душе любо. Обь уже сковало накрепко. Он проворонил лов нельмы. Не до этого было: все лето и осень шли напряженные работы: одновременно строили корпус станции и заливали фундамент под первый турбогенератор. Спирин волновался не на шутку, клял ведомственный разнобой: не во время поставляли оборудование.

Вот тут и сказался расчет Спирина. Если он требовал что-то — рабочие трудились почти круглосуточно: платили ему за заботу о них — все в шикарных квартирах жили, хотя Спирин нахватал выговоров, как грибов в лукошке. Но главное опять перебило и лезло, лезло, тревожило.