Невидимая Россия - [3]
Под сильным влиянием Николая находился третий член группы — невзрачный, косоглазый Миша Каблучков, сын сапожника, товарищ Николая по школе, тоже бывший комсомолец, перешедший в ряды церковников вслед за своим более ярким другом.
Все трое сговорились идти на похороны патриарха как можно раньше и попробовать пробраться в собор.
Заупокойная литургия была назначена на 10 часов. В девять, уже подходя к монастырю, Павел понял, что о соборе и мечтать не приходится.
Святейший умер в четверг, на Благовещение. Похороны были назначены на воскресенье.
Весна была ранняя, погода удивительно теплая и радостная. Свежие клейкие листочки пробивались на молодых липах, обрамлявших Донскую улицу. Над всем городом стоял необычный, странный трезвон колоколов. Длинная улица была запружена спешащими людьми. Многие шли по мостовой, так как тротуары были переполнены. Там и тут в петлицах мелькали белые медальоны с портретом патриарха. Лица у всех были серьезные и торжественные.
— Вся ответственность за порядок возложена на духовенство. Милиции в ограде не будет. Большевики надеются на вторую Ходынку… — услышал Павел взволнованный голос из толпы.
Показались башни монастыря и около — монастырская площадь. В переулках, с противоположной стороны площади, стояла конная милиция и несколько автомобилей скорой помощи. Народ сплошным потоком вливался в каменные крепостные ворота ограды и кладбища. Павел с трудом пробрался на площадку, напротив главного входа. Здесь сплошной стеной стояли почти одни мужчины, и опять Павел почувствовал, что их нельзя расчленять на классы, профессии и сословия — стоял православный русский народ.
Согласно обряду, тело патриарха, перед погребением должны были три раза обнести вокруг собора.
Толпа заранее оставила для этого проходы, опоясав их тройным кольцом живых цепей, составленных из мужчин. Все понимали, что сохранение порядка зависит от каждого человека в отдельности и каждый человек, составлявший крупинку целого, напряженно следил за собой и окружающими.
— Смотрите, — сказал высокий молодой рабочий, стоявший рядом с Павлом, — всё уже полно, в ограду больше пройти нельзя.
Все деревья покрылись темными гроздьями людей. На башне надворотной колокольни двигались какие-то фигуры.
— Иностранные кинооператоры… — заметил кто-то, — что же, пускай Запад узнает, как Москва своего патриарха хоронит!
Толпа затихла, головы обнажились: в соборе началось богослужение. Солнце поднималось всё выше и выше, начинало припекать. Толпа давила так, что трудно было перекреститься, но Павел ничего этого не замечал. Чувство единства с единоустремленной массой опьяняло его. Часы шли, богослужения почти не было слышно. Только колокола попрежнему время от времени перезванивались, а Павел стоял и стоял, гордый своим народом.
Вдруг слева раздался глухой возмущенный ропот. Электрическая искра волнения мгновенно пробежала по всему людскому монолиту.
— Что? Кому-нибудь плохо? Или большевистская провокация?
По широкому проходу, оставленному для крестного хода, на виду у всех, шел невысокий человек в поношенном пальто и в зеленой технической фуражке.
— Коммунист с пчеловодных курсов, — послышался шопот, — в правом крыле бывшей монастырской гостиницы пчеловодные курсы.
Человек шел, стараясь быть спокойным, не снимая шапки, нагло встречая направленные на него возмущенные взгляды.
— Что делать? — подумал Павел, — они ведь и хотят вызвать эксцессы, чтобы к чему-нибудь придраться!
Толпа на мгновенье замерла в нерешительности. Затем, подобно шуму отдаленного прилива, негодующий гул пронесся в обратном направлении. Павлу показалось, что весть о грозящей провокации докатилась до самых древних стен, ударилась о них и, грозно возрастая, покатилась назад.
— Неужели его сейчас растерзают? Нет, этого нельзя допустить!
Ропот рос и приближался. Руки мужчин, составлявших цепь, отделявшую идущего от толпы, еще крепче вцепились друг в друга. Походка его стала нервной. Тысячи глаз следили за каждым его движением. Вдруг он остановился как бы в нерешительности, снял фуражку и, бледный, как смерть, быстро пошел назад. Вздох облегчения вырвался у Павла и его соседей.
— Испужался, нечистая сила! — произнес грубый мужской голос.
Было уже далеко за полдень, когда из-за высокой балюстрады верхнего храма появилась фигура архиерея в полном облачении. Звонкий голос понесся над еще более затихшей толпой.
— Борис Можайский, — прошептал кто-то.
Как ни напрягал Павел слух, слова архиерея до него не долетали.
— Борис Можайский… вот также когда-то мог говорить с москвичами Борис Годунов, — думал Павел.
Архиерей кончил слово и скрылся в храме.
— Скоро выносить будут, — заговорили в толпе. Восемь часов подряд простоял Павел на площади перед собором. Около пяти часов дня из храма показалась процессия. Впереди несли легкие, красные, шитые золотом хоругви на длинных, тонких древках. Гроб сопровождало около ста епископов, три могучих протодьякона, католический священник в пурпурном облачении, множество монахов и священников. За гробом несли нескончаемые венки, многие от московских фабрик и заводов. Медленно, торжественно, останавливаясь на литии, шествие трижды обошло вокруг собора, повернуло направо в направлении нового кладбища и исчезло в маленьком, приземистом, одноглавом древнем соборе, где и был погребен Святейший.
Повесть о судьбах русских солдат второй мировой войны, ненавидевших советский режим, но вынужденных воевать за Сталина против Гитлера. По-видимому, повесть не автобиографическая, но написанная по личным воспоминаниям автора.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.