Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес - [141]

– Превосходно! Божественно! Ну а если этот негодяй убьет Дантеса, я сошлю его в Сибирь, на каторгу. В Сибирь его затурю! В Сибирь!

– Ваше величество, – уверенно утешал Бенкендорф разгневанного монарха, – не извольте беспокоиться. Все высшее общество, как один человек, оскорблено ужасным поведением Пушкина. Все равно его дни сочтены. Если он убьет Дантеса, я убежден, что многие из нашего круга сейчас же, немедленно, снова вызовут Пушкина и пристрелят отличным образом. Об этом решительно говорят. И это будет лучше. Сибирь для Пушкина – слишком роскошное место. Это нам будет невыгодно из политических соображений перед Россией и Европой, а убийство на дуэли – просто, коротко и прилично. Тем более я сделаю так: ради формальности пошлю жандармов в разные концы для преследования этих дуэлянтов, но Пушкину они не помешают… О принятых же мерах, для успокоения населения, мы в свое время сообщим в газетах.

– Для успокоения населения? – заволновался император. – Разве население может взбунтоваться из-за смерти Пушкина? Ведь это же смешно. Нет, нет! Это недопустимо и не может случиться! Не верю! Вздор!

Царь нервно зашагал по кабинету.

Бенкендорф молча переждал вспышку монарха:

– Государь, я не должен скрывать от вас, что по донесениям опытных агентов среди населения появились возмутители, возбуждающие народ против высшего общества и против вас, ваше величество. Толпе внушаются зловредные мысли, будто государь, правительство и высшее общество затравили Пушкина…

– Откуда же они это узнали? – удивился царь. – И почему они не схвачены?

– Некоторых зачинщиков я арестовал, но их слишком много, и они действуют тайно. Мною приняты все меры: агенты, полиция, жандармы – на ногах.

– Передайте генерал-губернатору, – произнес испуганный царь, – чтобы войска были наготове!

– Слушаю-с, ваше величество, – исполнительно выпрямился Бенкендорф, – но полагаю, что мы обойдемся полицией и конными жандармами, если Пушкин действительно будет убит или ранен. Пока же – все сравнительно спокойно. Общее возбуждение понятно. Как при всякой игре, так и тут – все разделились на две партии.

– Пушкин должен проиграть, – настаивал царь, – довольно я его терпел. Довольно!

– Пушкин уже проиграл, – утешал граф, – он совершенно запутался… Дни его сочтены, ваше величество.

Царь улыбнулся:

– Презабавная история…

Молнией слухов и яростных разговоров сверкнул вызов Пушкина.

Все ждали грома событий.

Общество раскололось на два враждебных лагеря.

Лагерь Дантеса трубил тревогу возмущения, созывая, стягивая свои черные силы, разгораясь зловещей расправой мести. Всюду во дворцах, в салонах, в кабинетах сановников, генералов и богачей, в дамских светских гостиных, в церковных домах, всюду на балах и раутах всколыхнулись, поднялись прямые и острые, как копья, голоса одного приговора:

– Довольно терпеть Пушкина!

– Пушкин будет убит!

– Государь возмущен поведением Пушкина, – это не может продолжаться дальше!

– С минуты на минуту пронесется выстрел кавалергарда барона Дантеса.

– О, Дантес – отличный стрелок, а Пушкин едва владеет оружием.

– Господь Бог поможет государю!

– Пуля ждет Пушкина!

– Срок дуэли держится в секрете.

– Ах, как это ужасно, что барону Дантесу пришлось жениться на Катерине Гончаровой. Впрочем, говорят, что это не мешает ему по-прежнему ухаживать за Пушкиной.

– Если не убьет Дантес – все равно на его место с гордостью встанут сотни наших героев, готовых уничтожить Пушкина.

– Что он такое – этот зазнавшийся сочинитель, политический преступник, богохульник, оскорбитель трона, враг религии, враг всех нас.

– Его давно следовало бы повесить вместе с друзьями-мятежниками.

– Пушкин – возмутитель народа! Правда, за последнее время он раскаялся в преступлениях, был помилован государем, принят в высших салонах и даже во дворце, но ведь это все – благодаря его очаровательной супруге, а сам он остался тем же негодяем.

– Взгляните, что делается: везде дружеская шваль Пушкина подняла голову и выражает свое сочувствие бешеному сочинителю.

– Государь недоволен поведением низов и разных либералов.

– Граф Бенкендорф постоянно делает донесения императору о том, что говорит уличная молва о Пушкине. Агенты сбились с ног, полиция и жандармы наготове, много арестованных. Скандал!

– Пушкин нарочно устроил это безобразие.

– Вчера он появился на балу у Разумовских, но все его избегали. Он сбежал со стыда.

– Говорят, что долги Пушкина превышают сто тысяч. Он совершенно промотался.

– У него вид сумасшедшего рогоносца.

– Все отшатнулись от него.

– Графиня Нессельроде сказала, что, если Дантес будет ранен или убит, Пушкина решено сослать в Сибирь.

– Туда ему и дорога!

Лагерь Пушкина, громадный и неисчислимый, как вся Россия, но задушенный и скованный жутким временем, – этот лагерь возмущенных сердец злобно затаил великий гнев на заклятых врагов, скрежеща зубами за несчастную долю того, кто жил в этих сердцах расцветающей надеждой, неизбывным обещанием, гордостью, утешением.

Пожаром тревоги и негодования разгорался обжигающий, раскаленный слух о неизбежности смертной встречи Пушкина с Дантесом.

Знакомые и незнакомые, почитатели и друзья поэта всюду собирались кучками на улицах, во дворах, в кружках и домах и взволнованно-жгуче смотрели друг на друга.