Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес - [139]

Слава пошатнулась… Магнетизирующий блеск имени померк: интерес и спрос шли явно на убыль. Расчеты не удавались.

Что осталось еще?

Дружба…

Но друзья отошли, друзья растерялись, замкнулись в молчании, отодвинулись в широкие стороны неведомых дум, заперлись каждый в себе, будто чего-то выжидают…

Даже Вяземский – этот верный, старый, испытанный друг – отдалился, вышел из круга былой близости и сам, изменив своим свободным убеждениям, теперь стал иным, похолодевшим, уклончивым, избегающим встреч.

Жуковский дышал придворным воздухом.

Соболевский скитался за границей.

Бесшабашный Нащокин покупал редкую, красного дерева, мебель, а потом пропивал все, не зная, куда девать свои стихийные силы.

Дельвига давно не стало, как не стало тех, кто томился в Сибири.

И теперь странным, пугающим отзвуком вспомнились те застольные речи, что звенели на свадебном пороге новой жизни.

Где эти люди и что с ними?

Опустошенным казался мир, выглядывающий из-за леса могильных крестов.

Что впереди?

Все сплелось в один гигантский узел. Все сплелось, звено к звену, в одну невыносимо тяжелую цепь полной закабаленности. Все выросло стеной против, поперек дороги.

Поэт чувствовал себя загнанным в безвыходный тупик. Затравленный грязными сплетнями, замученный ревностью, оскорбленный в понятиях о чести и достоинстве, задетый надменным высокомерием высшего света, преследуемый надзором Бенкендорфов, угнетенный материальным банкротством, Пушкин, заряженный, как скрытый вулкан, искал бурного выхода огненному извержению. Захотелось наконец богатырски высвободиться и поднять меч борьбы.

Час приближался…

Провидящий мудрец, знавший и прошедший суровый путь жизни, он превосходно понимал, сознавал, проницающе убедился, что против него началось мстительное наступление всего ненавистного общества придворных и сановных негодяев, что его прямой непосредственный враг – не барон Геккерен, а целая армия баронов.

В Дантесе поэт видел только жалкую игрушку – щеголя, обыкновенного офицера-ловеласа, болтуна и танцора, влюбленного в красивую чужую жену. Пушкин знал, что Жорж Дантес, будучи теперь усыновленным Геккереном, находится в цепких руках влиятельного барона и, поддержанный высшими кругами, играет роль героя-избранника, по существу своему пустого, ничтожного и безличного, но за спиной которого прятался опытный сводник – барон.

А Наташу поэт любил по-прежнему и считал ее безвольной и доверчивой жертвой затеянной интриги. По-прежнему он беспредельно верил ей и не обращал внимания на позорные слухи об измене жены.

Он был убежден, что никакой измены нет и быть не может: Наташа, как всегда, рассказывала мужу о своей легкой влюбленности, реальные границы которой были достаточно терпимы и простительны.

Как человек высокой справедливости, Пушкин сознавал, что не имеет права насильно помешать этому увлечению жены, ибо в прошлом сам много и пылко горел в огне сердечных успехов.

И теперь должен понять свою молодую, избалованную, пленяющую, но преданную и нежную подругу. Поэтому он сдавленно скрывал свою ревность и лишь осторожно и предупредительно сдерживал устремленную к Дантесу Наташу.

Вечером 3 ноября Наташа с сестрами собиралась на бал. Веселая и возбужденная, забежала она перед выездом в детскую комнату поцеловать четырех своих спящих детей, а потом – в кабинет к мужу, склонившемуся за столом над «Современником», и поцеловала его:

– Милый, взгляни. Как ты находишь это платье? Оно лучше других, не правда ли?

Пушкин рассеянно смотрел на жену.

– Да, да… превосходное платье. Вот и прекрасно. Поезжай, веселись на здоровье, но не очень кокетничай с Дантесом. Нас и без того весь город опутал сплетнями… Это худо… Помни и держи себя достойнее.

– Ты веришь мне? – улыбнулась Наташа.

– Верю и люблю, – подтвердил муж, – но ты будь с Дантесом строже и не поддавайся его навязчивости, не обольщайся уверениями в любви. Все это ложь и вздор. Помни свою честь и мою.

– Помню, – торопилась Наташа, – прощай.

Пушкин погрузился в журнал…

Через некоторое время до него донесся детский плач. Отец заботливо побежал в детскую, помог няне успокоить крошечную Наташу, родившуюся этой весной. Припал к другим трем кроваткам и вернулся к журналу.

Неспокойно, колко билось усталое, изболевшееся сердце: так жадно хотелось уйти от всех тревог. Мысли тонкими нитями снова протянулись в простор к деревенскому покою…

Вдруг тишина встряхнулась неожиданностью. Ранее обыкновенного вернулись Наташа с сестрами с бала. Муж ждал, что жена, по привычке, шумно войдет в кабинет и расскажет свои впечатления. Но этого не случилось.

Снова замерла тишина в доме.

Тихо вошла в кабинет Александра Гончарова и сквозь слезы сказала:

– Милый Александр Сергеевич, не волнуйтесь… не пугайтесь… Право же, ничего страшного нет… Просто Наташа поссорилась с бароном, и мы уехали с бала… Барон неприличен и глуп…

Пушкин побежал к жене.

– Вот ваши балы… довели до беды…

Наташа плакала в кровати.

Муж сел возле жены, утешая ее:

– Успокойся, моя прелесть… Не горюй… не надо… Сашенька сказала мне, что ты поссорилась с бароном… Я этого ждал и ничему не удивляюсь. Так должно было случиться. Лишь бы ты не чувствовала себя виноватой..