Невеста Обалуайе - [77]

– И после этого парень вовсе потерял голову, – вздохнула дона Энграсия. – Я не знала, что с ним делать: он не мог разговаривать, не хотел никого видеть, перестал помогать отцу, на целый день уходил в лес или лежал на циновке, отвернувшись к стене…

– Как трогательно! – пожала плечами Нана. Дона Энграсия, словно не услышав этого, продолжала:

– Осаин не трогал сына, просил и меня не вмешиваться. Он считал, что каждый мужчина рано или поздно проходит через такое, что должно протечь время… но именно в те дни его сердце стало сдавать. Как можно спокойно смотреть на то, как мучаются твои дети? Ироко молчал дни напролёт. Ийами кружила по дому, плача, бормоча, без конца спрашивая, где её ребёнок? К нам перестали приезжать женщины: они боялись Ийами! Несколько раз её привозили связанную из соседнего посёлка: она убегала туда через лес и бродила между домами, высматривая маленьких детей! В конце концов мы перестали её выпускать. И они с Ироко оказались запертыми в доме, откуда Ийами не могла выйти, а её брат – не хотел! И я не могу обвинять парня, нет, Нана, не могу! Когда ты день за днём проводишь в четырёх стенах, в сердце у тебя – чернота, хочется умереть, а рядом ходит безумная сестра и без конца спрашивает, где её малыш и кто его убил… кто угодно сорвётся, знаешь ли!

– Ты оправдываешь всех, кроме меня, – бесстрастным голосом заметила Нана. Сигаретный дым скрывал её лицо. – Занятно, не правда ли? У меня вообще была когда-нибудь мать?.. А Ироко никогда не умел держать себя в руках! Бросила женщина? – Бог ты мой! Дон Осаин был прав: со всеми это рано или поздно случается. Но сильные люди держат удар, принимают свою судьбу и идут дальше! А ваш бедный мальчик предпочёл запереться в доме и страдать! Достойное занятие для взрослого мужчины, нечего сказать! А нытьё Ийами мешало ему упиваться своим горем! Да и некомфортно находиться сутками в одном доме с сумасшедшей! И, когда Ийами в трёхсотый раз спросила у него, кто убил её ребёнка, Ироко сказал, что он утопил его лично, своими руками! Отпер дверь и вышвырнул сестру вон! И Ийами убежала! Мама! – Бросив сигарету, Нана повернулась к креслу-качалке. – Неужели ты и сейчас скажешь, что я была в этом виновата?

– Нет, дочь моя. Конечно же, нет. Но в ту ночь Ийами чуть не задушила беременную женщину: хорошо ещё, что муж и братья той несчастной были поблизости… – дона Энграсия подняла блестящее от слёз лицо. – Они убили нашу Ийами, прости Господь их души. Их тоже нельзя ни в чём винить. Их не обвинила даже полиция. Больше мы никогда не видели нашу девочку живой. Но у ручья с тех пор завелись белые цапли, а в деревнях стали пропадать дети. И вокруг фермы Ийами тоже бродила: я часто видела её на закате, какая она была ужасная, боже мой… Мы призывали ориша каждую неделю! Но даже бой атабаке ничего не может поделать с Ийами Ошоронга, когда она ищет своего ребёнка и хочет отомстить! Ироко не мог выйти за порог дома: мёртвая сестра караулила его повсюду! В конце концов сюда приехали мать Деспинья, мать Мария и мать Селеста, и Отец ориша Йанса – дон Мигел из Барракиньи, мой кум и друг. И мы воззвали к Йанса и принесли ей эбо: цыплят, перепелов и вино из жабутикабы, красное, как её аше. И Йанса спустилась к нам в ту ночь, и увела Ийами к себе, в царство эгунов. А на следующий день пропал Ироко.

– «Пропал»! – жёстко усмехнулась Нана. – Он уехал в Баию! И без труда нашёл меня: я жила тогда у сестры в Рио-Вермельо. Ироко явился прямо туда и… Эвинья, избавь меня от необходимости описывать всё, что там было. Включи любой сопливый сериал – и увидишь сцену во всей красе! Боже, боже, как же это всё было противно! Невыносимо, когда человек отказывается понимать слова и принимать реальность такой, какая она есть! Я, видите ли, должна была забыть о собственной жизни и устраивать его счастье! Мама! Эвинья! Вы можете мне ответить – почему? Почему я должна была это делать?! Назовите мне хоть одну причину! Хоть одну!

Дона Энграсия молча улыбнулась. Эва не могла сказать ни слова.

– Но, не скрою, я испугалась тогда. И кляла себя за то, что один раз, в лесу, уступила Ироко, показала слабость… и он тут же возомнил себя моим мужчиной! Я понимала: теперь мне от него не избавиться! День за днём я видела Ироко у дома. День за днём он ходил за мной по улицам Баии, ждал возле университета… Надо мной уже начинали смеяться! Жанаина, эта безголовая курица, впускала Ироко в дом: она, видите ли, его жалела, а на родную сестру ей было наплевать! И в конце концов я поняла: никто меня не спасёт, кроме меня самой. И однажды, когда Ироко опять крутился возле ограды дома (я видела его в окно), я разодрала на себе платье и бельё, проехалась по щеке и груди тёркой для овощей, перевернула пару стульев – и вызвала полицию! И, увидев меня в лохмотьях и крови, никто не усомнился в том, что чёрный парень из каатинги изнасиловал девушку-студентку из приличного дома!

– Ты обвинила Ироко… в изнасиловании? – прошептала Эва.

– Он не оставил мне выбора, – бесстрастно отозвалась мать. – Поверь мне, Эвинья, я сделала всё, что могла. Слов моих он не понимал. Он их даже не слышал. И всё равно кончил бы в тюрьме. И это было даже лучше для Ироко!