Карданов медленно шел по солнечной стороне широкой улицы. Вчера он сдал «Тайгу» молодому, даже слишком молодому, как ему казалось, капитану Сыровадскому. Говорили, правда, что Сыровадский способный и знающий, но всё же… Тридцать лет, чтобы командовать таким судном… Поэтому-то так подробно, не желая что-нибудь упустить, рассказал Карданов новому капитану все особенности управления «Тайгой», долго водил его по теплоходу, знакомил с командой. Когда они подписали сдаточный акт, Сыровадский посмотрел на Карданова, поднял традиционную «приемосдаточную» рюмку коньяку и сказал:
— Спасибо, Андрей Андреевич. После такой полной информации плавать на этом чудесном корабле мне будет легко.
Прощание с командой получилось тяжелым. Вместе с новым капитаном Карданов спустился в столовую, где собрались все. Их встретили серьезные лица. Карданов представил Сыровадского, пожелал экипажу счастливого плавания, успехов, передал привет женам. Все сидели молча. Наконец, моторист Демкин укоризненно произнес:
— Покидаете, значит, нас, Андрей Андреевич? Разонравились. Значит, всё — дружба врозь.
У Карданова защемило сердце. Он видел по лицам, что команда не хочет с ним расставаться и Сыровадского принимает холодно, как будто он был виноват в том, что Карданов уходит. В эту минуту Андрей Андреевич особенно сильно почувствовал, как крепко связан он с этими людьми, как сжился с ними и как они ему дороги.
— Не могу поступить иначе, ребята, — проговорил Андрей Андреевич. — Очень жаль вас покидать, но ничего не сделаешь.
Карданов подробно рассказал, куда и зачем он уходит с «Тайги».
— Возьмите меня с собой! — крикнул Храмцов.
Сразу же раздалось еще несколько голосов: «И меня, и меня. Там разные специальности нужны!»
До ворот его провожали все свободные от вахты. Несли его чемоданы, коробки, свертки. Ему ничего не разрешили взять в руки. Каждый хотел помочь. Все неестественно громко говорили, шутили, подтрунивали над новым судном Карданова. На самом же деле моряки испытывали горькое чувство расставания с близким человеком.
У ворот порта попрощались, обменялись крепкими рукопожатиями и пошли обратно к теплоходу, не оглядываясь. Усаживая капитана в такси, Храмцов с сожалением проговорил:
— Эх, Андрей Андреевич, даже в театр с нами напоследок не пошли. А балет-то какой! Ну, до свидания. Не забывайте.
Матрос захлопнул дверцу. Машина легко тронулась и через несколько минут уже неслась по прямому проспекту Огородникова.
Это было вчера, а сегодня Карданов шел к Маркову для того, чтобы получить назначение и приняться за работу на новом судне. Карданов остановился у большого красивого дома, на двери которого было приклеено объявление: «Требуются все морские специальности. Судоводители, механики, матросы, мотористы, коки и др. Обращаться третий этаж, комната 83».

У входа, на тротуаре толпились люди. Какие-то старики в потертых кепках, молодые люди в узеньких брючках и пестрых пиджаках, мужчины в заграничных костюмах, в ботинках на непомерно толстой резине и другие — в простых хлопчатобумажных куртках. У некоторых были слишком большие и чрезмерно блестящие золотом морские фуражки. К нагретой солнцем стене жались две накрашенные девицы. Против них, покачиваясь, стояла толстая, неряшливо одетая женщина с папиросой в зубах. Она что-то рассказывала хрипловатым баском. Девушки хихикали. Карданов подумал: «Наши кадры». Ему захотелось поближе рассмотреть людей, с которыми, возможно, придется плавать. Внимание капитана привлек человек с одутловатым, землистым лицом и подпухшими глазами. Он был одет в засаленный, неопределенного цвета плащ с погончиками на плечах, на голове, сильно набекрень, сидела такая же засаленная кепка фасона «семь листов, одна заклепка». Карданов безошибочно угадал в нем «бичкомера» — морского летуна, лодыря, «перегонщика», никогда не делающего на судне больше одного рейса. Человек этот презрительно поглядывал на окружающих и, тыкая пальцем в грудь то одного, то другого, говорил:
— Мало платят. В прошлом году у рыбников лучше было. Это же «клуб самоубийц»! Ну чего смотришь? Коробки их обязательно полундру будут огребать. Половина переломается. И за такую работу такие деньги? Пусть у них дураки плавают.
— Так не пойдешь, значит, Шмель? — спросил маленький сухощавый человек в чистой, до голубизны застиранной робе.